Анна Брэдстрит - Поэзия США

Выходи же, кто бы ты ни был! выходи, мужчина
или женщина!
Ты не должен прохлаждаться и нежиться в доме,
хотя бы ты построил его сам.

Прочь из темноты закоулка! из укромных углов!
Никаких возражений! они не помогут тебе: я знаю все
и выведу тебя на чистую воду.

Я вижу тебя насквозь, ты не лучше других,
Ты не заслонишься от меня ни смехом, ни танцами,
ни обедом, ни ужином, ни другими людьми,
Я вижу сквозь одежду и все украшения, сквозь
эти мытые холеные лица,
Вижу молчаливое, скрытое отвращение и ужас.

Вашего признания не услышать ни жене, ни другу,
ни мужу —
Об этом страшном вашем двойнике, который прячется,
угрюмый и мрачный,
Бессловесный и безликий на улицах, кроткий и учтивый
в гостиных,
В вагонах, на переходах, в публичных местах,
В гостях у мужчин и женщин, за столом, в спальне,
повсюду,
Шикарно одетый, смеющийся, бравый, а в сердце
у него смерть, а в черепе ад;
В костюме из тонкой материи, в перчатках, в лентах,
с поддельными розами,
Верный обычаям, он ни слова не говорит о себе,
Говорит обо всем, но никогда — о себе.

Allons! сквозь восстанья и войны!
То, к чему мы идем, не может быть отменено
ничьим приказом.
Привела ли к победе былая борьба?
И кто победил? ты? твой народ? Природа?
Но пойми меня до конца: такова уж суть вещей,
чтобы плодом каждой победы всегда становилось
такое, что вызовет новую схватку.

Мой призыв есть призыв к боям, я готовлю
пламенный бунт.
Тот, кто идет со мной, будь вооружен до зубов.
Тот, кто идет со мной, знай наперед: тебя ждут голод,
нужда, злые враги и предатели.

Allons! дорога перед нами!
Она безопасна — я прошел ее сам, мои ноги испытали
ее — так смотри же не медли,
Пусть бумага останется на столе неисписанная
и на полке нераскрытая книга!
Пусть останется школа пустой! не слушай призывов учителя!
Пусть в церкви проповедует поп! пусть ораторствует
адвокат на суде и судья выносит приговоры!

Камерадо, я даю тебе руку!
Я даю тебе мою любовь, она драгоценнее золота,
Я даю тебе себя самого раньше всяких наставлений
и заповедей;
Ну, а ты отдаешь ли мне себя? Пойдешь ли вместе
со мною в дорогу?
Будем ли мы с тобой неразлучны до последнего
дня нашей жизни?

Ночью у моря один.
Вода, словно старая мать, с сиплой песней
баюкает землю,
А я взираю на яркие звезды и думаю думу о тайном
ключе всех вселенных и будущего.

Бесконечная общность объемлет все, —
Все сферы, зрелые и незрелые, малые и большие, все
солнца, луны, планеты,
Все расстоянья в пространстве, всю их безмерность,
Все расстоянья во времени, все неодушевленное,
Все души, все живые тела самых разных форм, в самых
разных мирах,
Все газы, все жидкости, все растения и минералы,
всех рыб и скотов,
Все народы, цвета, виды варварства, цивилизации,
языки,
Все личности, которые существовали или могли бы
существовать на этой планете или на всякой
другой,
Все жизни и смерти, все в прошлом, все в настоящем
и будущем —
Все обняла бесконечная эта общность, как обнимала
всегда
И как будет всегда обнимать, и объединять,
и заключать в себе.

Вдруг из затхлой и сонной берлоги, из берлоги рабов,
Она молнией прянула, и сама себе удивлялась,
И топтала золу и лохмотья, и сжимала глотки королей.

О надежда и вера!
О тоска патриотов, доживающих век на чужбине!
О множество скорбных сердец!
Оглянитесь на былую победу и снова идите в бой.

А вы, получавшие плату за то, что чернили Народ, — вы,
негодяи, глядите!
За все пытки, убийства, насилия,
За тысячи подлых уловок, которыми лукавая знать
выжимала трудовые гроши у бедноты простодушной,
За то, что королевские уста лгали им, надругались над ними,
Народ, захвативший власть, не отомстил никому
и дворянских голов не рубил:
Он презирал жестокость королей.

Но из его милосердия выросла лютая гибель,
и дрожащие монархи приходят опять,
С ними их обычная свита: сборщик податей, поп, палач,
Тюремщик, вельможа, законник, солдат и шпион.
Но сзади всех, смотри, какой-то призрак крадется,
Неясный, как ночь, весь с головою укутан в бесконечную
пунцовую ткань,
Не видно ни глаз, ни лица;
Только палец изогнутый, словно головка змеи,
Из багряных одежд появился и указует куда-то.