Анна Брэдстрит - Поэзия США

Ах, теперь я только и вижу
Во всем изобильном Огайо с его городами и фермами
Одну эту мать со смертельно бледным лицом,
Опершуюся о косяк двери.
«Не горюй, милая мама! (взрослая дочь говорит, рыдая,
А сестры-подростки жмутся молча в испуге),
Ведь ты прочитала, что Питу скоро станет лучше».

Увы, бедный мальчик, ему не станет лучше (он уже
не нуждается в этом, прямодушный и смелый),
Он умер в то время, как здесь стоят они перед домом, —
Единственный сын их умер.
Но матери нужно, чтоб стало лучше:
Она, исхудалая, в черном платье,
Днем не касаясь еды, а ночью в слезах просыпаясь,
Во мраке томится без сна с одним лишь страстным
желаньем —
Уйти незаметно и тихо из жизни, исчезнуть и скрыться,
Чтобы вместе быть с любимым убитым сыном.

Долго, слишком долго, Америка,
Путешествуя по дорогам гладким и мирным, ты училась
только у радости и процветания,
Но теперь, но теперь настала пора учиться у горестей,
бороться со страшными бедами и не отступать,
И теперь только можно понять и показать миру, каковы
твои дети в массе своей
(Ибо кто, кроме меня, до сих пор понимал, что являют
собой твои дети в массе своей?).

Прощай же, солдат,
С тобой мы делили суровость походов,
Быстрые марши, житье на бивуаках,
Жаркие схватки, долгие маневры,
Резню кровавых битв, азарт, жестокие грубые забавы,
Милые смелым и гордым сердцам, вереницу дней,
благодаря тебе и подобным тебе
Исполненных войной и воинским духом.
Прощай, дорогой товарищ,
Твое дело сделано, но я воинственнее тебя,
Вдвоем с моей задорной душой
Мы еще маршируем по неведомым дорогам, через
вражеские засады,
Через множество поражений и схваток, зачастую сбитые
с толку,
Все идем и идем, все воюем — на этих страницах
Ищем слова для битв потяжелее и пожесточе.

Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень
И никла большая звезда на западном небе в ночи,
Я плакал и всегда буду плакать — всякий раз,
как вернется весна.

Каждой новой весной эти трое будут снова со мной!
Сирень в цвету, и звезда, что на западе никнет,
И мысль о нем, о любимом.

О, могучая упала звезда!
О тени ночные! О слезная, горькая ночь!
О, сгинула большая звезда! О, закрыл ее черный туман!
О жестокие руки, что, бессильного, держат меня! —
О немощное сердце мое!
О шершавая туча, что обволокла мое сердце и не хочет
отпустить его на волю.

На ферме, во дворе, пред старым домом, у забора,
беленного известью,
Выросла высокая сирень с сердцевидными ярко-зелеными
листьями,
С мириадами нежных цветков, с сильным запахом,
который мне люб,
И каждый листок есть чудо; и от этого куста во дворе,
С цветками такой нежной окраски, с сердцевидными
ярко-зелеными листьями,
Я ветку, всю в цвету, отломил.

Вдали, на пустынном болоте,
Притаилась пугливая птица и поет-распевает песню.
Дрозд одинокий,
Отшельник, в стороне от людских поселений,
Поет песню, один-одинешенек, —
Песню кровоточащего горла,
Песню жизни, куда изливается смерть (ибо хорошо,
милый брат, я знаю,
Что, если бы тебе не дано было петь, ты, наверное,
умер бы).

По широкой груди весны, над страною, среди городов,
Между изгородей, сквозь вековые чащи, где недавно
из-под земли пробивались фиалки — крапинки на
серой прошлогодней листве,
Проходя по тропинкам, где справа и слева полевая трава,
проходя бесконечной травой,
Мимо желтых стеблей пшеницы, воскресшей из-под
савана в темно-бурых полях,
Мимо садов, мимо яблонь, что в розовом и в белом цвету,
Неся мертвое тело туда, где оно ляжет в могилу,
День и ночь путешествует гроб.

Гроб проходит по тропинкам и улицам,
Через день, через ночь в большой туче, от которой
чернеет земля,
В великолепии полуразвернутых флагов, среди
укутанных в черный креп городов,
Среди штатов, что стоят, словно женщины, облаченные
в траур;
И длинные процессии вьются за ним, и горят светильники
ночи,
Несчетные факелы среди молчаливого моря лиц
и обнаженных голов,
И ждет его каждый поселок, и гроб прибывает туда,
и всюду угрюмые лица,
И панихиды всю ночь напролет, и несется тысячеголосое
могучее пение,
И плачущие голоса панихид льются дождем вокруг гроба,
И тускло освещенные церкви, и содрогающиеся от горя
орга́ны, — так совершаешь ты путь
С неумолчным перезвоном колоколов погребальных,
И здесь, где ты так неспешно проходишь, о гроб,
Я даю тебе ветку сирени.