Анна Брэдстрит - Поэзия США

А в свежих могилах лежат окровавленные юноши,
И веревка виселицы туго натянута, и носятся пули
князей, и победившие гады смеются,
Но все это приносит плоды, и эти плоды благодатны.

Эти трупы юношей,
Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца,
пронзенные серым свинцом,
Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их
невозможно убить.
Они живут, о короли, в других, таких же юных,
Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова
восстать против вас,
Они были очищены смертью, умудрены, возвеличены ею.

В каждой могиле борца есть семя свободы, из этого
семени вырастет новый посев,
Далеко разнесут его ветры, его вскормят дожди и снега.

Кого бы ни убили тираны, его душа никуда не исчезает,
Но невидимо парит над землею, шепчет, предупреждает,
советует.

Свобода! пусть другие не верят в тебя, но я верю в тебя
до конца!
Что, этот дом заколочен? хозяин куда-то исчез?
Ничего, приготовьтесь для встречи, ждите его неустанно.
Он скоро вернется, вот уже спешат его гонцы.

Я сижу и смотрю на горести мира — я вижу позор,
произвол и гнет,
Я вижу незримые слезы, я слышу рыдания юношей,
которых мучает совесть, раскаянье в подлых
поступках,
Я наблюдаю уродства жизни: вот матери, брошенные
детьми, голодные, нищие, близкие к смерти,
Вот жены, чья жизнь исковеркана мужем, а вот
вероломные соблазнители,
Я вижу все, что скрыто от взора, — страдания ревности
и неразделенной любви, все тайные язвы людские,
Я вижу битвы, чуму, тиранию, я вижу замученных,
брошенных в тюрьмы,
Я вижу голод на корабле — матросы бросают жребий,
кого убить, чтоб спаслись остальные,
Я вижу высокомерье богатых, агонию нищих — рабочих,
и негров, и всех, кто делит их жребий.
Да, все — и низость одних, и бесконечные муки
других — я, сидя здесь, наблюдаю,
Я вижу, я слышу, и я молчу.

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.
В церковь — гоните молящихся!
В школу — долой школяров, нечего им корпеть
над учебниками,
Прочь от жены, новобрачный, не время тебе
тешиться с женой,
И пусть пахарь забудет о мирном труде, не время пахать
и собирать урожай,
Так бешено бьет барабан, так громко кричит труба!

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
Над грохотом, над громыханьем колес.
Кто там готовит постели для идущих ко сну? Не спать
никому в тех постелях,
Не торговать, торгаши, долой маклеров и барышников,
не пора ли им наконец перестать?
Как? болтуны продолжают свою болтовню и певец
собирается петь?
И встает адвокат на суде, чтобы изложить свое дело?
Греми же, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба!

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
Не вступать в переговоры, не слушать увещаний,
Пронеситесь мимо трусов, пусть молятся и хнычут,
Пронеситесь мимо старца, что умоляет молодого,
Заглушите крик младенца и заклинанья матерей
И встряхните даже мертвых, что лежат сейчас на койках,
ожидая похорон!
Так гремишь ты, беспощадный грозный барабан! так
трубишь ты, громогласная труба!

Иди с поля, отец, — пришло, письмо от нашего Пита,
Из дома выйди, мать, — пришло письмо от любимого сына.

Сейчас осень,
Сейчас темная зелень деревьев, желтея, краснея,
Овевает прохладой и негой поселки Огайо, колеблясь
от легкого ветра,
Созрели яблоки там в садах, виноград на шпалерах.
(Донесся ль до вас аромат виноградных гроздий
И запах гречихи, где пчелы недавно жужжали?)
А небо над всем так спокойно, прозрачно после дождя,
с чудесными облаками;
И на земле все так спокойно, полно жизни и красоты —
на ферме сейчас изобилье.

В полях тоже везде изобилье.
Иди же с поля, отец, иди, — ведь дочь тебя кличет,
И выйди скорее, мать, — выйди скорей на крыльцо.
Поспешно идет она, недоброе чуя, — дрожат ее ноги,
Спешит, волос не пригладив, чепца не поправив.

Открыла быстро конверт,
О, то не он писал, но подписано его имя!
Кто-то чужой писал за нашего сына… о несчастная мать!
В глазах у нее потемнело, прочла лишь отрывки фраз:
«Ранен пулей в грудь… кавалерийская стычка…
отправлен в госпиталь…
Сейчас ему плохо, но скоро будет лучше».