Анна Брэдстрит - Поэзия США

Не передашь словами,
Как прекрасно это зрелище, но минуту спустя почему-то
становится жутко, когда глядишь
На это столпотворенье рыбы, отчаянно бьющейся,
ощутившей свою несвободу. И в блеске,
В пламени вод их стройные, возгоревшиеся тела
то и дело взмывают, подобно живым ракетам, а рыбьи
хвосты,
Подобно хвостам комет, источают желтый прозрачный
огонь; а рядом на водной глади,
Тяжко вздыхая во мгле, морские львы то появятся,
то пропадут; и ночи стена все выше, все ближе
к звездам.

Однажды, в вечерний час, я глядел с вершины холма
На огромный город, феерию цвета, галактику света:
и как тут было не вспомнить кошельковую сеть
И в ней барахтавшуюся рыбу? Не передашь словами,
как был этот город прекрасен и жутковат.
Я подумал: мы дали жизнь машинам, и стали
взаимозависимы, и больших городов настроили,
и теперь
Выхода нет. Мы стали гигантским скопищем, в котором
никто в одиночку путем естественным выжить
не может, лишен
Прочной опоры, сам по себе беспомощен и бессилен.
Сжимается круг, и невод
Уже выбирают. Едва ли мы ощущаем, как натянулись
веревки, но себя уже обнаружили блеском. О нет,
неизбежность
Массовых бедствий ни нам не грозит, ни детям нашим,
но и нам и потомкам

Видеть надлежит, как затягивается сеть; наделенные
властью почти всесильны — но выбирай: или новая
власть
Подкупит и подчинит не только тела, но и души,
или анархия, всеобщий кошмар и хаос.
Это называют Прогрессом;
Вас удивляет, что наши стихи тревожат или заставляют
хмуриться, когда доступен их смысл? А может быть,
дать им волю
И уподобить их современным юнцам истеричным, лучам
расщепленным, надтреснутому смеху? Но они
ошибаются.
И нечему удивляться: кто-то всегда сознавал,
что культура невечна и смертью кончается жизнь.

Горе-страна, мощны твои крылья! Но даже здесь
В них нет нужды, а враг ближайший за океанской
далью, к чему ж эти тучи
Бомбардировщиков над побережьем, зачем эти стаи
шершней-истребителей
И непрерывная пальба на испытательных полигонах?

Горе-страна, с орлиным клювом и крыльями, мозгами
куриными.
Заплачь (люди к этому привыкли), заплачь
над кошмарным великолепием средств убивать,
Над смехотворным бессилием здравого смысла,
над гнусным, кровавым
Восторгом возможной победы.

Безумица с острым взором длинными белыми пальцами
Вцепилась в камни стены,
В волосах — ураган, во рту — крик. А скажи, Кассандра,
Так ли важно, чтоб кто-то поверил
Горьким твоим речам? Воистину люди возненавидели
истину, им приятней
По дороге домой встретить тигра.
Потому-то поэты подслащают истину ложью; но торговцы
Религией и политикой новую ложь громоздят на старую,
и их прославляют за добрую
Мудрость. Дура, одумайся.
Нет: ты жуешь в углу свою крошку истины, а люди
И боги возмущены. — Такие уж мы с тобой, Кассандра.

Когда звезда приближалась, огромные волны
Взволновали литую поверхность земли. А когда
Звезда удалялась, они рванулись за нею и вырвали
Вершину земной волны: так из Тихого океана
Возникла луна, белый холодный камень, который светит
нам ночью.
А на земле осталась глубокая рана, Тихий океан
Со всеми его островами и военными кораблями. Я стою
на скале,
И вижу рваный застывший базальт и гранит, и вижу
огромную птицу,
Стремящуюся за своей звездой. Но звезда прошла,
И луна осталась кружить над своим бывшим домом,
Увлекая приливы, звереющие от одиночества.

У физиков и математиков —
Своя мифология; они идут мимо истины,
Не касаясь ее; их уравнения ложны,
Но все же работают. А когда обнаруживается ошибка,
Они сочиняют новые уравнения; они оставляют теорию
волн
Во вселенском эфире и изобретают изогнутое
пространство.
Все же их уравнения уничтожили Хиросиму.
Они сработали.

У поэта тоже
Своя мифология. Он говорит, что Луна родилась
Из Тихого океана. Он говорит, что Трою сожгли из-за
дивной
Кочующей женщины, чье лицо послало в поход тысячу
кораблей.
Это вздор, это может быть правдой, но церковь
и государство
Стоят на более диких, неправдоподобных мифах,
Вроде того, что люди рождаются равными и свободными:
только подумайте!
И что бродячий поэт-назорей по имени Иисус —
Бог всей вселенной. Только подумайте!