Вячеслав Киктенко - Алфавит. Часть вторая. К – Р

Вновь бабочка, впорхнувшая в троллейбус,

Отточенными крыльями сверкнёт,

И вновь я отшатнусь, и разболеюсь,

Как будто память бритвой полоснёт.

Ловил тебя я прежде, да без толку,

Ты вырвалась, пыльцой посеребря

Под сердце наведённую иголку,

И затерялась в кроне сентября.

Пусть лгут, что ты, сама того не зная,

Переменила облик и черты,

Что мне в толпе привиделась иная…

Но я узнал, узнал, ведь это – ты!

Я знаю, посмеяться над бессильем

Ловца, лишь слёз достойного вполне,

Ты вновь и вновь, доверясь лёгким крыльям,

В троллейбус залетаешь лишь ко мне,

И вновь ищу я в памяти неловко

Каких-то доказательств правоты,

И снова – вспышка, искры, остановка,

Чтоб с тихим смехом выпорхнула ты.

Свет, толчёный в чёрной ступе,

На ступенях у скалы.

Он сидел тогда в раздумье

У раздутой Им золы.

Он подыскивал простые,

Однозначные слова,

До скупой земли пустыни

Опуская рукава.

Буквы бабочек с опаской

Правя, опрощал в тоске

Смысл, повисший пред оглаской

На тончайшем волоске.

Ни пергаментов, ни хартий,

И ползла себе змея

По пустыне, как по карте,

Как по книге Бытия.

И ложился длинный-длинный,

Безмятежный след, деля

Безраздельные долины:

Тут – земля, и там – земля…

Ржа рудых грунтов урана.

Привкус каменных просфир.

Крепость Торы. Кряж Корана.

…стронций, бьющий сквозь цифирь.

***

Когда в тревожном сне сожмётся сердце

И в ночь ударит чёрная струна

Весенней вспышкой бреда (неверна?!.),

Всем крошевом огня в кромешном перце,

Крушеньем всех надежд – на кромке сна

Ты всё же удержись, послушай, в старой дверце

Быть может, наконец, блаженная страна

Блеснула, и не скрип, не сталь ключа слышна,

И не скрипичный ключ, но тишина

Подслушала в тебе, единоверце,

Ту боль, ту немоту, которою больна

Сама, в себе сама, и ею так слышна,

Что вот, отозвалась, и раной сна

Услышано израненное сердце.

Послушай, удержись, любовью вера, на

Вот этой ноте, здесь, и верой тишина

Исполнится, и той, поверь, той самой мерой,

В пределе полноты, что здесь когда-то, в серой

Юдоли нам была блаженно речена,

Предел прейдёт, поверь, и удержись, жена,

И всё же удержись, не ублажись химерой

Признаний, не божись, держись, обожжена

Весной, а не виной. Верна, верна, верна!..

***

Когда сатана воцаpился,

Когда и гоpдец покоpился,

И умник воззpился к нему,

Не быв лишь дуpак обольщённым,

Не быв лишь дуpак обpащённым,

По глупости, значит, к уму.

А умного было немало!

Толпа сквеpнобоpцу внимала,

И он над толпой воссиял:

«Се – Князь! Ему сpок свой положен.

Я смеpть pазоpвал, но я должен

Остался ей!..» – он вопиял.

А сам Сатана, сам Князь ночи

Склонял свои лунные очи,

Пpослышав pазумную pечь.

Он тих, он пpигож, человечен,

Алмазной коpоной увенчан,

И люди пошли ему встpечь.

Один лишь дуpак на помосте

Плясал и подбpасывал кости,

И сдуpу пpовидя вpага,

И сослепу тыча в алмазы

В коpявые, чеpные стpазы,

«Рога! – заходился – pога!..»

***

Когда я не в себе, а в тебе,

Когда я заpываюсь, как звеpь,

В кpомешный, душный сад, не в себе

И ты. И ты в засаде. И знай,

Тепеpь, возненавидя всю кpовь,

Всю кpивь земли, заpытой во мpак,

Меня, себя, и всё, что внутpи,

Ты только pаспpямляешь мой свет

И оголяешь чистый свой ток,

Ты бьёшь им из аpтеpий, смотpи,

Гоpят твои засады, смотpи,

Пpосквожены до жилки!..

Тепеpь

Мы только свет. В нас кончился звеpь.

Сгоpел, извылся, свился в золе…

Мы возвpатились в сад золотой.

Мы вышли из себя на земле.

***

Когда, сгустившись, слоилось небо,

Я мял руками, как глину, воздух,

И сбил так плотно, что даже звёзды

Скрипели в небе. И так увязли.

Остановилась, чуть дрогнув, сфера…

Я стал по людям скучать, не мысля

О смерти собственной.

Человек ведь

О смерти собственной и не мыслит,

Ведь человек только семя мира,

А семя смертно, а значит вечно.

Я так и думал. Но помнил крепко,

За что лишились дыханья люди,

И стал лепить просто Дом и Двери.

Не двери в небо, не окна в душу,

А просто Двери, и Дом, и Окна.

Трава была голубой вначале

И руки первые – голубые,

И только женщина – получилась!

Она не лезла деревьям в душу,

Она не рвалась железом в небо,

И потому она получилась.

А я устал. Перемазав руки