Товарищ Эхо - Шаманархия и ее нагвали

От великой стужи птицы растревожились,
Железные перья сладили, стали толстокожими.
Полетели облакоэлектростанцию крушить бомбами сердец своих, вольные,
На человечьих птиц похожие.

И стальные птицы им навстречу летели,
Неживые сердца в их груди тарахтели —
Облакоэлектростанция огнём небо царапала грозно —
Железные перья плавились и горели.

Человеческие дети подбирали птиц упавших трупики,
Вокруг туловок неумело спутывали прутики,
Большую солнечную мельницу строили —
Солнце небу вернуть хрупкое.

Детский смех о земную бился плаху;
Солнечная мельница перемалывала мир в труху.
Человек любовался делом рук своих.
Человек – последний – стоял на берегу.

Над зелёной гостиной – заповедник луны и звёзд
Нанесён серебряной тушью на пергамент, лишенный границ.
В самых дальних их сумерках спрятан солнечный мост,
Сложенный из закатом выточенных спиц.

Мост ведёт через бездну каждого смертного сна,
Через спорые воды той самой реки,
В которую дважды не ступишь ночью, ни среди бела дня.
И воды её неподвижны и глубоки.

Мост ведёт через бездну к подножию гор,
Поглощающих время, пространство реальности Ны.
С чьих вершин наблюдают движение солнечных волн
Внебогляды и молчуны с другой стороны.

В их домах: верстаки для создания птичьих душ,
С бледной пылью реторты, перегонные кубы
Для питания ткани вселенной и её кружев,
Астролябии, карты ветров луны.

У подножия гор стережёт их покой
Сисиутл-Эа, пожирающий имена.
В жизни прошлой, забытой, здесь был город живой,
Но однажды его поглотила война.

И был создан бессмертный двуглавый змей,
Чтоб божественной истиной смерть оправдать.
Оживить пустоту, приходящую следом за ней
К тем, кто чужую жизнь смог отнять.

И сгорали огнем над землёй корабли,
И с оружием шел народ на народ.
Схоронив мертвецов, живые ушли.
Сисиутл бессмертен. Он здесь живёт.

На пустом берегу Сисиутл ждёт.
Так высматривая в мареве звёзд того,
Кто обратно от смерти к рождению пройдет
И по имени сможет назвать его.

Стало много пустых городов и полого тела.
Дымные трубы торчат над городом точно ангелов иглы,
Цепляют облачные брючины зимнего неба – белые
Обнажая снегов икры.

Стало много потешной войны в головах и квитанциях;
Калки на танке несётся вдоль узкоколейки в город.
Телефонная книга бога забыта на станции;
Мир вокруг себя выбелен и распорот.

Лунные доктора настраивают лунные телескопы,
Читают телефонную книгу, пролистываемую ветром:
Выбирают имя из калейдоскопа
Всех живых и мертвых, связанных обетом

Возвращения. Там, где случается магия выбора,
Реальность раскалывается катаклизмом.
Лунные доктора над городом-призраком
В рукописной книге имена отлистывают;

И из огромной вселенной щели,
Распахнувшей мир от неба и до горизонта,
Приходят в реальность прозрачные дикие звери,
Безвестных времён архонты.

Их время медленнее цивилизаций,
За один только шаг города вырастают и
Обращаются в прах: государства и нации
Порастают быльём и себя забывают.

Лунные доктора с конца читают имя,
Времени снега́ берег Леты заметают.
Часовые стрелки застывают – между ними
Призрачные звери медленно шагают.

Желтые партизаны, галактические менестрели
В пространственных джунглях вселенного океана —
Перемещаются по дуге горизонта, следуя солнцу, на
Орбитальных радужных зверях.

В их ладонях – пыль звёзд, весна.
Лунные доктора выписывают от смерти рецепты:
Сироп из детских грёз, к звезде пса вектор.
Здесь расстояний нет, но человек – волна.

Младший Иаков живет в кроне,
На самой вершине, к млечному пути птиц ближе.
Считает звезды, коллекционирует качели, жестяные крыши,
Сам – ветер, эхо. И всё, что кроме.

В его карманах – осколки снов, в укроме;
Горы и реки, осенних электричек рельсы.
И тихий голос, ты услышишь, если
Глаза зажмуришь в полдень, летом, в пустом доме.