Анастасия Ростова - Русские бабы

Ну, вот и осень. Жалость или шалость?..
Легко иду по линии судьбы.
Ладошка клёна под ногами сжалась
среди листвы и давленых рябин.

Светлеют стяги и сереют блики.
Без астр весёлых гол мой огород.
Лишь брызги флоксов, флоксы не поникли
в толпе листвы, охочей до свобод.

А на востоке розовеет пламя.
Седые перья, трепет высоты…
Ладошка клёна сжалась под ногами,
как будто враг шагнул из пустоты.

Я не хочу! Я всё в себе забуду,
как обмерла однажды на юру…
Ладошку клёна, как живое чудо,
я из-под ног досужих подберу.

Кто предан был и бит за обаянье,
забытый всеми, брошен был под лёд,
горя внутри невидимым сияньем,
простой порыв отчаянья поймёт!..

Как у судьбы есть доля и недоля,
а жизнь полна сюрпризов и щедрот.
И озорна, уж тем, что на заборе
среди листвы рыжеет рыжий кот…

Я не Господь, не чудо, не икона.
Я слабый человек в большом лесу.
Но хоть листок простой – ладошку клёна,
от холодов нахлынувших спасу.

Его там нет, кого вы ждёте.
Там поселился дух иной.
А книгу в ветхом переплёте
тишайший Бог унёс с собой.

Прозрачный странник с грустным ликом,
Он всё забыл, Он сирота.
И древняя, о Чуде, книга
сейчас в Его руках чиста.

Кто Он?.. Он бродит по вокзалам,
плутает в улочках чужих.
Во всякий день в халате старом
и в тапках драповых худых.

С небес, с ума давно сошедший,
Он на скамейке спит, как бомж.
А мимо крёстным ходом шествий
плывёт вся мировая дрожь.

В ночи очнувшись от испуга,
от сна, в котором Он – не Он…
Оглянется вдруг на округу —
окраина, чужой район.

С какого-то такого чёрта
хандра потянет в ближний храм.
А там тоскливей отчего-то.
Как будто Бога нету там.

Метнётся слепо к горизонту —
меж общежитий, гаражей,
где улица за поворотом,
когда-то Он бежал по ней,

в заросший сад, не узнавая,
тогда ещё открыт всему…
И удивится, что живая
трава так ластится к нему.

Мелькнёт лицо в облезлой раме,
согбенный материнский лик.
И книга слабыми губами,
воскресшими, зашевелит.

Есть дни в обычном мире бренном,
Когда возвышен человек.
Грачи летят осенним небом
И от лесов исходит свет,
Преображая счастьем лица.
Стожаром клёнов выси жжёт.
Тогда, по палой охре листьев,
В мир Богородица идёт.
От Покрова и до Казанской,
В патриархальном октябре,
Господь смиренно наказал Ей
Ходить меж нами по земле.
Как бы меж Раем и меж Адом,
Где суета и лет просчёт,
Над Гефсиманским скорбным садом
Эдем возвышенный встаёт.
Обнажены его оливы,
И видно светлые следы.
В людских садах роняют сливы
Свои последние плоды.
Весь мир открыт, полуразрушен.
Над кровлей тленные леса.
Но наполняет осень души
Наивной верой в чудеса.
И ты, мой друг спешащий, входишь
В аллеи ясный коридор,
Где осень, будто на исходе,
Но кружевной плывёт подзор.
Так, что, блаженствуя, болея,
Душа не просит ни гроша —
Глядит, как тюль метёт аллеи,
Немарким золотом шурша.
И разговор о том в народе,
При доле скудной и простой,
Как эта Женщина проходит
Сквозь мир предзимний и большой.
Что каждый здесь уже не прежний,
Приняв причастие Её —
Святую радость и надежду,
Что осветили бытиё.
Что очень скоро несказанно
Застелют льнами неба дно.
От Покрова и до Казанской
Всё светлой радостью полно.

В каком столетье, на каком году
мне сделаться смирней и осторожней?..
Однажды я нечаянно уйду,
как в магазин за хлебом,
в Царство Божье.
Так завершится волокита дней…
Но – не спешите – не уйти от чуда —
я улыбнусь вам молча ниоткуда
таинственней Джоконды и мудрей.

Три ангела о чём ведут беседу?
И копьями зачем вооружились?
Деяние ль жестокое узрели?
Пред чудом ли наивно умилились?

В глазах их не веселье – доля наша.
Их главы о постели позабыли.
В молчанье смотрят – прямо перед ними
Стоит Неупиваемая Чаша.

А к ним ведут далёкие дороги —
Не видно им конца из поднебесья.
И быстро скачет всадник синеокий
к пределам их с великой тайной вестью.