Анастасия Ростова - Русские бабы

Это выходит что же? —
Где-то, в листву зарытый,
живёт и не знает ёжик,
что он такой знаменитый!

Но – всё же – вижу, и – радость —
«Ёжики любят лето!»
Так это, выходит, правда!
Ведь радостно мне при этом!

Художник, что рядом ходит,
ёжикина портрета —
мы верим, мы все запомним:
– Ёжики любят лето!!!

В стране, на родных просторах,
есть лозунг тепла и света!
Пишите всегда на заборах:
«Ёжики любят лето!»

Как незатейливо чиста
на фоне нашей круговерти
та траектория листа
с берёзовой прохладной ветви.

Мгновение ещё храня,
свой сон, пространственно не тесный,
просвеченный рентгеном дня,
потерянный и неизвестный,

один из простеньких миров,
отживши век миниатюрный
на фоне шлаковых домов
с обшарпанною штукатуркой,

не защищён и не храним,
забывши имя, отлетает…
Я усложняю этот мир,
а траектория простая.

– Хочешь совет?.. Ты попроще живи, как лист.
– Этот, на кустике? – я говорю ему.
Слышу смешок и, из дырочки лёгких, свист.
– Листик тетрадный в клеточку, – он во тьму.

– Что ж это в клеточку? – спрашиваю его, —
Может, в полосочку, как у живой травы?
Он мне: – Травы живой?! Ты уж скажи – зерно!
Там, где ты будешь, дефицит зерновых.

– Странный, – плечами пожала я, уходя
Прямо по к а мням, набросанным в глину лет.
– Ты умерла для нас! Призрак ты! Нет тебя!
Вот привязался. Занудливый силуэт.

Нет его. Дымка. А я до сих пор живу.
Глупости всякие в призрачной голове.
Если я в городе каменном не ко двору,
Значит, за городом – буду ближе к траве.

Вот накидали дорогу камнями мне.
Что под дорогой?.. А мне он шипит: – Шкелет!
Ты там лежишь убитая, в толще камней.
Не понимаю. Иду, созерцая свет.

Осень совершает переход
сентября мятущегося в небо,
где горизонтальной строчкой белой
тонко проявляется испод.

Человек – берёзовый листок
или грач – вот глаз его прожилки,
прижимает скудные пожитки:
чтобы это тоже взять в полёт.

Чаще он пугливый однолюб.
У него всё в жизни на исходе.
Но по парку горделиво ходит,
собирая пищу в твёрдый клюв.

– Ласточка, любовница моя,
кружит осень сердце человека.
Суп грибной сварите для меня,
чтобы вспоминать нам время это.

И обратно – взгляды на окно.
Мир осенний там перевернулся.
Озера оранжевое блюдце,
пролито янтарное вино.

Так, тихонько ноги оторвав,
и взмахнув, как дирижёр, руками,
человек от ветки отлетает,
не имея на полёты прав.

Паденье снега в век из века.
И нового тут вроде нет.
Есть наблюденье человека —
как падает сегодня снег.

Вчера скольженье и круженье.
Иного человека слог.
А снег – влекомый и блаженный —
легонько стелется у ног.

С высот спускается к деревьям,
беспамятствуя за окном,
не знающий, насколько древний,
насколько бел и невесом.

И каковы его приметы,
и отношенье к облакам.
Снежинки – странные предметы,
и не приучены к рукам.

В них коды, формулы Вселенной,
рискованные письмена.
Рожденье, смерть – одновременно,
их неживые семена.

А ты доверчиво и просто,
дитём галактик и систем,
вдруг озаряешься вопросом:
Как это создано и Кем?

Разбирают ёлку в феврале
на площадке у кинотеатра.
Сыплет снег с дождинками от марта,
хоть зима ещё в календаре.

Вот и кошка пёстрая спешит
к парку, на котовы именины.
Быстротечны, сутолочны зимы.
Сдвинут неба непорочный щит.

Вижу всюду сущие моря.
Ветрено. Расшатана планета.
Ремонтёры бытности и света —
ангелы хлопочут по краям.

Это, говорят, их ремесло.
И Господь склоняется над нами.
Просто Новогодие прошло
с голубыми хрупкими шарами.

Зимы – мемуарная пора,
хоть ни дна погоде, не покрышки…
И выкрикивает громко ангел с вышки
падающих веток номера.