Артур Аршакуни - Гамбургский счет. Избранные стихи

Запомню все:
аккорд ступеней,
Чечетку закруживших лестниц
И в фильме лунном,
черно-белом,
Обезображенную местность.

По телу сквера —
шрам аллеи,
Припорошенный тальком снега,
И ломаных теней
колени,
Опошлившие
драму бега,

И поцелуй ревнивой стужи,
И ночь,
как перестарок-вечер
(А колесо скрипит и кружит
На костылях деревьев встречных),

И темноты загривок жесткий,
Разбитый в льдинки окон
город,
И перед домом – перекресток
Вороньим глазом светофора,

И тормозов хмельные песни,
И лифт,
охрипший от простуды…
Запомню все —
до взгляда
бездны.
Запомню все.
И позабуду.

Спокоен я.
Ты не придешь.
Пора задернуть шторы.
А по стеклу фальшивит дождь
Досадные повторы.

Спокоен я.
Сирени дрожь
Рассчитана на жалость.
О, если ты сейчас войдешь!
А дождь
все продолжает.

Спокоен я.
Закрыта дверь
И ключ повернут трижды.
И я не жду тебя,
поверь…
Но, Господи,
приди же!

Не постареть бы на сто лет
Дождливой этой ночью.
Палач-будильник на столе
Топор угрюмо точит.

Осталось докурить.
Итак, я уезжаю.
В последний раз твоя ладонь в моей руке.
Стихи?
Ну что ж, изволь, —
Булата Окуджаву.
Про то, что нет уже извозчиков в Москве.

Слова, как слава, – дым.
Не стоит обижаться.
В нас не прошел еще всех словоблудий шок.
А через миг судьба,
как кучер дилижанса,
Пошевелит кнутом и протрубит в рожок.

Ах, сердце бьется так,
что воробьишка пленный.
Ах, так блестят глаза,
что отступает мгла!
Нам не хватало в этой комнате Вселенной.
А во Вселенной нет и не было угла.

Ну, все.
Пора.
Прощай.
Все скроет время шалью
И тем, что не сбылось,
пугая и маня,
Прости меня —
не потому что уезжаю.
Прости меня за то, что любишь ты меня.

Обращенье к любимой —
испето.
Испито.
Избито.
Удержусь.
Промолчу.
Так пунктирна общения нить!
Старый дедов будильник столешницу тронет копытом
И пойдет не спеша.
Что-то стала лошадка сбоить.

Мы течем по проспектам рекой незнакомых прохожих,.
И в разлив не видать, что творится на том берегу.
А исток позабыт.
Спит родник.
Ключ заброшен.
Адрес старой газетой рыжеет на сизом снегу.

Океан далеко.
Это просто вместилище капель.
Как понять в окружающем тайного смысла печать?
Ведь печаль нам дана,
чтоб поставить надежду на стапель.
Расстояния же – для того,
чтобы их сокращать.

Вновь восходит луна —
узнаваемо все в этом мире, —
Чтоб узнал и обрел себя заново мир в темноте.
Колченогою птицей ходит тень от свечи по квартире,
Подбегает к окну, бьет в стекло и не может взлететь.

И снова – суета.
Она ушла.
И нечего
Мне ждать, когда сползет обиды глетчер,
Табачным дымом
лишь тоску залечивать
И темноту
окурками калечить.

Молчать,
шагая сердца перестуками
В траве давно пожухлых ощущений,
Курить
и наблюдать, как дым испуганно
Вытягивает худенькую шею.

Она ушла.
Ушла.
Мне ветер гладит волосы.
Она ушла.
Ушла.
Не нам луна до дома.
Тугие спрятав крылья,
гладиолусы —
Как голуби, клюющие с ладони.

Заброшенный парк, как гостиная в доме старинном.
Настойчивый май, подбирающий к лету ключи.
Как краски густы!
А особенно кобальт с кармином.
Давай помолчим,
моя радость,
давай помолчим.

По-южному щедр этот день на аккорды и краски.
Как звуки чисты!
Словно солнцем облитая медь.
Быть может, звезда,
моя радость,
вот также прекрасна,
Безумный полет обращая в цветущую смерть.

Тогда красота – обостренное чувство полета.
А юный июнь,
моя радость, —
полет сентября.
Все так же поет комариный романс самолетик,
Все так же руке не хватает немного тебя.

Не надо грустить,
моя радость,
ведь грусть – остановка.
А память мудрей.
В ней порывы души – рубежи.
Закроешь глаза —
колдовство начинается снова.
И рыжий июнь жеребенком за солнцем бежит.