Владимир Берязев - Моя ойкумена. Лирика 1979-2009

Пасмурна серая гладь,
Серая пасмурна высь…
И вне возможности лгать,
Выше и больше, чем жизнь —

Каждая щепоть трухи,
Каждый прибрежный откос.
…Не отпускают грехи.
И остается вопрос:

В чем благодать пустоты
И одиночества лик?
И от воды до воды —
Только любви материк.

Провод свистит на ветру.
Я никогда не умру…
Вздрогнет черемухи гроздь.
Я только гость, только гость.

Мне горше горя и греха
То воздаяние земное —
Что влагу трепета и зноя
Не вместят старые меха!..

Я скуп, как тот полуслепец,
Что пламень уподобя камню,
Усердно молится богам, но
Не верит в жертвенность сердец.

А ты без памяти щедра,
Ты без изъяна терпелива,
Смиренна, но не сиротлива —
Сиренью росною с утра.

Какою, Господи, ценой!..
Какой?.. не ведаю какою
Я заплачу за век покою,
За пламя, ставшее виной.

Тот камень – накрепко со мной…

Я сплавляююсь по речке Торопке,
Не гребу, но держусь на плаву,
На порожней, как горе, коробке,
Средь порожнего дня, наяву.

Знаю, знаю, что это за речка —
Не Гуменка, не Бердь, не Ояш…
Коль сронила девчонка колечко,
Коли Божия воля не блажь,

Коли выгорит тело пустое,
Коли праздники не про меня,
Коль скользнуло кольцо золотое
В омут серый, прощально звеня,

Коли грешен… Уже не поспорить.
Душу живу лишь убереги.
Никогда мне не быть на Боспоре,
Хоть в четыре лопатки греби.

Никогда не понять, не изведать
Далеко ль закатилось оно —
Дарование воли и света?..
Неужели на дно?

Все в поездах мое солнышко-лелюшко,
Катимся, катимся – не устоять.
Сквозь погорелыцину, Ванька-Емелюшко,
Сладкой, как водочка, жизни поять.

Темное месиво… Светлое крошево…
Лермонтов с тучки глядит на меня.
Много хорошего. Мало хорошего.
Чище и льдистее день ото дня.

Эко хватил! Почему не покаялся?
Каюсь, родимые, каюсь во всем.
Тарскою степью, Барабинской, Каинской
Еду в заросший крапивою дом.

Осень такая, что хочется выстрелить,
Чтобы за эхом осыпался лист…
– Истина там, где отрезана истина. —
Молвил безногий, как хмель, баянист.

Лесоповальные, скотопригонные
Лики родные Марусь-Магдалин
Вновь уплывают в оклады оконные,
В дождь и безденежье русских долин.
Поле, пространство, полет и безмолвие —
Даль, словно хлеб, не пресытит во век.
Вновь с мукомолия на богомолие,
В преображающий родину Снег.

Сны роковые в душе не поместятся,
Но сохранятся в небесном краю.
Пред наступлением красного месяца
Простоволосый и тихой стою.

Скажешь ли правду мне, Ванька-Емелюшка,
В час, когда будешь не пьян, а блажен:
Скольких прияла льняная постелюшка
Ширь-белизной в миллионы сажен.

Боже, простишь, ли нам неразумение
Или рассеешь как израильтян?..
Стыки вагонные.
Гужи ременные.
И горизонт неохватен и рдян.

В дворах, запутанных крапивой,
В железно-кислых гаражах
Живет мой брат светолюбивый,
Что с целым светом на ножах…

Питомец матери поблеклой
Он безотцовщиной крещен.
Как в перевернутом бинокле,
Он смотрит бесконечный сон,

Он смотрит мир прекрасно-дальний.
По вечерам, по вечерам…
Мир сладко-розово-миндальный
Под звездным выхлопом реклам.

В героике заморских весей,
В водовороте зол и злоб
И в отблесках чужих агрессий
Он круто выбривает лоб.

Но не монах из недр Тибета,
Не зэк, не хиппи, не лама
Ему сказали сделать это —
А страсть, а кровь, а жизнь сама.

Дар веры в собственное тело
Ему талантом силы дан!
Он стал солдатом передела,
Он верный кореш и братан.
За наши и за ваши вины
На горьких поприщах страны
Я вижу – в группы и дружины
Встают смурные братаны.

Потоком общим увлекаем,
Склонюсь пред гибельной судьбой.
Нет, я – не Авель, он – не Каин…
Ну, здравствуй, брат.
И – Бог с тобой.