Я, Оля, пил, конечно не спроста.
Хотел я умереть, и жить пытался.
Ползла, дрожала, двигалась черта
К моим ногам, а я собой питался
Когда осталось досчитать до ста
И умереть – вот тут я испугался.
Воспользовался благостью Христа
И выбрал жизнь – над чертом надругался
И плюнул в омерзительный пустой
И красный рот его своей слюной
Ну, я пошел. Считаю завершенной
Я исповедь мою луч с небосклона
Пал. Кремль горит. Черт клялся, что он рок
Зато вилял хвостом, как кабыздох.
Зато вилял хвостом, как кабыздох.
Я, со своим стихом дружа, пера я
Из птиц надергал на подушку, чтоб
Тебе Морфей тебе шептал вокруг шныряя
То стих один, то стих другой – прыг – скок
С тобою проводивши вечера, я
Узнал себя получше и, как дог
Несу сонеты гордо выступая
И мраморною шкурою лоснясь,
И каплею слюны искрясь – искрясь.
Следы когтистых лап – мои лета
Куда ты в лужу наступил, зазнайка
Убийце – догу говорит хозяйка.
Я, Оля, пил, конечно, не спроста.
Я, Оля, пил, конечно неспроста
Я до Москвы не пил – хоть рядом пили,
Меня ведь здесь в метро дубинкой били.
И называли, Оля, лимита.
А жил я не за пазухой Христа,
В чужой квартире. Из меня лепили
Мужского Галатея. Те места,
Что отличались, боги сохранили.
И здесь и в Петербурге я чужой.
Как летчик самолета над тайгой,
Как беженец столиц бомж – небожитель.
И вот вхожу к тебе оправив китель
Прости, что этот стих был прост, как чох.
Зато вилял хвостом, как кабыздох.
Я, Оля, пил, конечно не спроста
Я с горя пил и от непониманья
Но совесть? Совесть у меня чиста
Хотя пойду я в храм на покаянье
Ты спросишь – пил я вина? Нет – спирта
Я офицер, хоть небольшого званья
И посещал я злачные места,
Чтобы унять души своей исканья.
Я, Оля, иногда пишу стихи
Мне грустно так становится порою
Забыл я что такое чахокбили
Вообще – то я люблю котел ухи
Опустошить с компанией честною.
Я до Москвы не пил, хоть рядом пили.
Я до Москвы не пил, хоть рядом пили.
А здесь – да что тут, Оля, рассказать,
Тебе я или предлагаю, или
Запить, или беседу завязать,
В том смысле – развязать язык и в стиле
Мне возражать, как любишь, в полстола
Бюст Боратынский с Пушкиным слепили —
Два локтя, подбородок – как мила
Ты стала – козочка в обличье женском,
Московским взглядом, полу-деревенским
Хранишь ты весь комфорт твоих идиллий,
И смотришь на мою персону в оба
Тяжка обуза северного сноба.
Меня ведь здесь в метро дубинкой били.
Меня ведь здесь, в метро дубинкой били.
Я вспомнил, что я помню два лица —
Одно из них – с усами наглеца,
И с кожей щек оттенком в перец чили,
Другое – сборище как снежный сад
Красивых черт с брезгливыми тенями,
Чтоб не подумалось, что он Де Сад,
Но и маркизом быть над всеми нами,
Скотами рынка, преступленья чьи
Расследовать устало и печально —
Долг юноши, защитника любви,
И на дубинке оттиск обручально
-Го вжат кольца. Свистит дубинка та,
И называли, Оля, – лимита.
И называли, Оля, лимита.
Отцов прославленных известным ходом
Истории надменные потомки, м-да
И улыбнулся шанс им стать народом
Господ рабам, чья участь – нищета.
От русских не спастись своим исходом,
И власть опричнины, и дым костра
Куда теперь? Уходим дымоходом.
На посошок прости их протопоп
Дай скорбной прозы слопать этим рожам,
Пахуч твой древне русский, как укроп,
В щах свежего капустного листа
Истории России. Подытожим.
А жил я не за пазухой Христа
А жил я не за пазухой Христа.
Оля, не червь я в яблоке едемском.
В горах не пас я триста лет гурта,
Пчел не водил на хуторке под N-ckom.
На Курщине не скрещивал сорта.
На Умбе розовую семгу с плеском
Я не поймал не разу, жизнь не та.
Не та и рыба. Провисает леска.
В моей руке, точней в руке моей,
И не в моей точней. С рукой чужою
Я спутал свою руку над Москвою
Вид из окна, рассвет. Уж кони сбили
Лед с башен. Братец Феб, щади коней.
В чужой квартире из меня лепили.
В чужой квартире из меня лепили
Кекс, дабы бы ковырять изюм души,
Козюли, сладкие на вкус, попилен
Я щеголял обличием лапши.
Пляши, пельмень, раз зубы закадрили.
Пельмень – пляши, хор – пой, поэт – пиши.
У пиццы есть двойник – зад гамадрилий.
Мы горячей в любви чем беляши.
Желток яичный опекай пеструха
О чреве пирога пекись стряпуха
Так пекарь Франсуа учил, сестра
На яйцах срубим в лавке по проценту
В духовке же румянец сквозь плаценту
Мужского галатея те места.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу