Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)

Или отца, что на челе у сына.
Печатью лег – забыты письмена
И больше не читается морщина
Что смыслом, как испариной полна
С утра. Руки растресканная глина
Впитала влагу, хочется вина
И слышится толчок адреналина
От мысли о спиртном. И тишина.
Вот ненависть какая. Вот какая
Жизнь не читается, вишь картридж пуст
Выходит не дыхание из уст,
А тонкая лучина, догорая
И вновь к стихам сиреневая мгла
Прозрачностью раздумий прилегла.

Прозрачностью раздумий прилегла.
К России Азия, прищурив очи
И рассказала сказку, как могла,
И дожила до следующей ночи.
Луна, почистив небо как метла,
Стоит в углу. Вид тусклый, нерабочий
Да, скифы мы. Да, нету ни кола
Одна стрела и много многоточий…
И двоеточий нежные глаза
И скобок рты на наших мониторах
И по ковру бегущей мыши шорох.
И чистая мерцает бирюза
Лелея грудь утеса-исполина
Под озорной напев «Москвы-Пекина».

Под озорной напев «Москвы-Пекина».
Ты, Оля, – Оля – цетворяешь стройный ряд
Девиц, застывших в ожиданье гимна,
Чтоб в космос алый вынести плакат,
На коем добрый и родной мужчина,
Которого не все боготворят.
Но, Оля-гархи – в ползунках все спят
Еще – им есть лишь писаться причина
А ты уже идешь, сто сотней ног,
Тебя – вся площадь – все полно тобою
Всё в платьях ситцевых, всё белокуро
НО тсс, переглянулись два авгура.
Онегин с Пушкиным. Вот и эти двое
Городовой японский или бог.

Городовой японский или бог.
Тебя воздвиг, о, статуя свободы
О, с вилами взошедшая на стог
Ты без сомнения достойна Оды
И Ленский бы писал их если б мог
Да ты их не читала оны годы
Зато теперь ты стала дочь свободы
И совершила пламенный прыжок
И я хвалю тебя от всей души
И пьяному мне море по колену
Щекотно бьет – разводит на измену
А я не утону в его глуши
Был океан страстей порой жесток
Зато вилял хвостом как кабыздох.

Зато вилял хвостом как кабыздох.
С любовью лечь к твоим ногам стараясь
Когда он лег, то видимо засох
И я засохну скоро, повторяясь
За Пушкиным. Лишь ножки той следок
Лежит в песке пугливо озираясь
Кто из поэтов рядом. Ах, дружок,
Как жаль, что я в следах не разбираюсь —
Могу я перепутать крой, размер,
И вместо Золушки поймать баб ежку
Могу, за музой повернув на стежку,
Столкнуться со страшнейшей из химер
Не твой бы след, я б заплутал и сдох,
Прости, что этот стих был прост, как чох.

За то вилял хвостом как кабызхдох
Травил баланду врал и унижался,
Через себя шагал как через ров
Внизу с рогами кто – то мне казался
И говорил шершаво – будь здоров
И лип ко мне, а я его боялся,
Бил веткой весь в крови от комаров
А он был здесь, и надо всем смеялся,
И развернулся я к нему лицом
И оказался странным пришлецом
В коралловых и жутковатых сгустках.
Разломы их сияли как гранит,
Водой облитый, иль гранат, чей вид
Мулен и руж, эй, как это по – русски,
Никак, я больше с вами не играю.
Я со своим стихом дружа, пера я…

Я со своим стихом дружа, пера я…
Точней пираний, что у страшных птиц
Зовутся перьями, нарвал, рыдая,
И сей букет несу для учениц —
Обжор Орфея. Сердце. Часть вторая
Стихов вторая книга. Аустерлиц
Моих кошмаров, горнами играя,
Сметает с крыш остатки черепиц,
Эстонки пьют. И много пьют эстонцы.
От этого страдает весь народ
Индейцы, говорят, глядят на солнце
И не мигают, лишь откроют рот.
А я, Щукарь, жид, Одиссей, циклоп,
Из птиц надергал, на подушку чтоб.

Из птиц надергал, на подушку чтоб.
Кусачих перьев с мелкими зубами,
Но не сожрут Александрийский столп,
Но не сожрут они заката пламя
Они сожрут лишь жирный горя горб
И будешь ты счастливыми глазами
Смотреть свой сон и будет сон твой добр
И начинен кружащимися снами,
Снежинками волшебных фонарей,
И сколько эти фонари не бей
На смену им другие уж блистают
Есть чудеса, и снеги их не тают.
Чтоб сердцу тайны снега поверяя
Тебе Морфей шептал кругом шныряя.

Тебе Морфей шептал кругом шныряя.
Всю ночь, но утро вышло как рука,
Смахнуло щеткой звезды с верстака
И дерева открылась твердь сырая.
Смотри, Икар, судьбе не доверяя
Взлетая ввысь прожег капрон сачка
И что ж, что жизнь как утро коротка
Зато она нисколько не земная,
Зато она небесная моя,
Как василек, подобен небу с виду,
Растет, а глянь – ка внутрь, где глубь тая
Душа цветка, небесная, Пелиду
Равна, чей слышится Цирцее вздох.
То стих один, то стих другой, прыг-скок.