Вячеслав Ладогин - Спички

О ярких жизни полосах, к примеру о
Том, что герою моему сказал начцеха,
О том, как на курорте было хорошо…

И приступ чувствуешь, и несуразность смеха,

Виват, дивертисмент несмазанных дверей,
Небритая, палеолитская культура,
Мне, как художнику, твоя близка натура,
Щемишь ты душу, и она, душа, добрей
Бывает к золотой (июльский луч) травинке,

Тут землю всю люблю, и каждый сантиметр,
Тут мальчиком хочу погибнуть в поединке
За честь, за Родину, за пошлый сантимент.
Тут думаю: вот так смешно из желудей
Рождаются дубки, боряся с буйством дёрна,
Бояся коз, и гроз, и сапогов людей…
Нытьё заносчиво, обидчиво и вздорно,
Нудёж о том, что, мол, смотрите на меня,
Какой я огурец, что прожил жизнь такую,

Моя ли в том вина, что, вот, жена – змея,
Всю юность я спустил с откоса огневую,
Что нет отдушины, что жизнь, как то вино,
Кончается, что ангел-бомж сдаёт бутылки
Бессмертной бабе в запылённое окно,
Античной Клавдии со гребешком в затылке,
Раисе, Лидии, иль Зое – имена
Пивных богинь, живых надгробий, жирных граций…
Вахлацкое нытьё, твоя ли в том вина? —
Милей мне твой псалтирь сонатных вариаций.

Ни звука в сердце нет, и очень тихо – в доме.
Дым сигареты, будто выгорела страсть.
И «Нервы» Анненского спят в объёмном томе.
Не хочется желать и невозможно красть.

Я в шоке: «Это рай, бывает ли такое?
Душа, как утаишь от мира торжество»?
– Бог знает, как… и вдруг сильней всего
Спеть пьяно хочется: «Ты ж, детство… ты ж, златое»!

Гуляя в Петергофском парке,
Став гусляром – в подводном мире:
В воображеньи строишь церковь,
И возвращаешься к жене,
А здесь вокруг тебя химеры,
А здесь вокруг тебя русалки
Гуляют в петергофском парке
Или в неведомой стране.

Лист подорожника на ранку,
Стихотворение на память.
Корабль в небе с рёвом мчится
Над паутиной городка,
Не думаю на травы падать
На восковых прекрасных крыльях.
Ты ждёшь меня в аллее парка.
Причал. Травища высока.

Что за лицо там, за строкой?
Ты ль – прежний Славка? Скажь мне слово,
Застрочник, молви, всё не ново —
Сквозную рану успокой.
Глаза я увидал: твои,
Вчерашний «я», подросток странный —
Полны не слёз и не любви,
Но черни, звезднообуянной.

Ночь, улица, фонарь… фонарь —
Ты плоской усмехнулся шутке.
Мы едем (в рифму) на попутке
В гэ Павловск – зелень, киноварь,
Парк общих нам воспоминаний,
Где ты-я некогда в тени
Прожёг, свободный от желаний,
«Златыя», – извините, – «дни»

И вновь глядишь ты на меня
Сквозь текст, лица не узнавая,
Кто для тебя – трава, тропа я
На дёрне золотого дня?
Английский, может, я пейзаж?
Ты свистнешь: «жизнь – фью – пролетела
Как», – скажешь, – «сойка просвистела»…
Возьмёшь советский карандаш,
Срифмуешь на листочке в клетку,
…В пустом окне и – в золотом —

Рассеянно увидишь ветку
Сирени, ветку за стеклом,
Так врозь, друг-Славка, мы с тобой
Живём, глазами не встречаясь,
Звёзд полной бездне скажем «Ой»,
Как тело с духом, разлучаясь,

Ты – за строкой, я – перед ней…
Что слаще, мальчик, что больней,
Чем с прошлым «я» своим разлука:
(Раз) невозможность говорить,
(Два) слышать сердце друг у друга?
(Три) «нашим жизням в царстве звука
Едину часть не обхитрить», —

Как сам Г.Р. бы спел Державин —
Ловец блестящих фазанов,
Рыбак на зорьках – осетров —
Строф мощных… тот, с кем рифма: «Навин»,

Что солнца бег остановлял…
О нём ты вспомнил, Славка… встал,
Прошёл по комнате, вздохнул,
Схватился вдруг за сердце, пылко
Лист в клеточку перечеркнул…

Сервант. Серебряная вилка,
Нож, сковородочка шкворчит.
Секундной стрелкой поезд мчит,
Бросаются навстречу ели,
Вишнёвый сад… дымок вдали…
Обедать дачники засели…
Две тёти за водой пошли,
Ведя бомондную беседу;
У правой юбка с бахромой…
Зачем же в поезде с тобой,
Скажи на милость, я-то еду?
Зачем «зазноба» мне твоя,
К которой жаждешь на свиданку,
Как – не найду сравненья я —
Дурында рыба, – на приманку?

Плотвой потрачен – «день златой»,
Дождь на щеках и целованье,
Не смей, цветок, Марина, мой…
Отобрала воспоминанье…
– Ты ж не обиделся? Сидишь,
В зубах ты беломор мусолишь,
Марину любишь? Вряд ли… лишь,
Себя-да-сам любить изволишь;
А ветер, от дождя сырой,
Качает клёна ветку в неге.
Попался, и в сети элегий
Моих ты блещешь чешуёй,