Гизелла Лахман - Избранная поэзия

Мы жизнь, как башню, воздвигали
Из кубиков — из дней, ночей,
Из незатейливых деталей
И повседневных мелочей.

Играя, мы не замечали,
Что башня нас переросла,
Что в неглубокие печали
Боль настоящая вошла.

А ныне у подножья башни
Шумит и пенится поток.
Одна теперь и всё бесстрашней
Я жду: когда наступит срок?

Вода бурлит и камни лижет
Высокой башенной стены…
Пусть неизбежное всё ближе,
Но дни не мною сочтены!

Куда-то в ночь часы, мгновенья
Уходят, горестно звеня.
Былого золотые звенья
И плачут, и зовут меня…

Где ты, девочка с мягкою чёлкой,
Шестилетняя тёзка моя?
Разливались по синему шелку
Облаков белоснежных края…

Ты сказала, взглянувши на небо:
«С молоком светло-синий кисель!»
Над тобою смеялись… О, где бы
Мне найти тот веселый апрель?

Это было в каком-то апреле…
А в каком? — Потеряла я счет!
Мы устали, давно постарели,
Только девочка где-то поет,

Повторяет свои небылицы,
Так же молодо плачет она…
У какой тридевятой границы
Зеленеет все та же весна?..

Уже бледней скудеющие тени.
В опавших листьях мертвая трава.
Мне жаль куста озябшего сирени:
Распалась прахом хрупкая листва.

Исчезли птицы — щебета не слышно,
А в мае песни зазвенят с утра;
Вновь голый куст залиловеет пышно,
Вновь станет теплой мерзлая кора.

Но мы? Но мы? Просить ли исступленно
О жалости и возносить хвалы?
Ведь здесь, как в храме стройные колонны,
Стремятся ввысь молитвенно стволы.

Когда заря торжественно и просто
Опять зажжет на водах огоньки,
Ждать чуда иль… с перил чугунных моста
Внять голосу настойчивой реки?

Облака из алебастра
На осенней синей тверди,
Словно снег на синем льду.
Замерзающие астры
Тихо шепчутся о смерти
В умирающем саду.

И сгибаясь в беспорядке,
Астры ждут в слепой надежде,
Чтобы солнце в вышине,
Не играя с ними в прятки,
Показалось бы, как прежде,
В алебастровом окне.

И глядят они в испуге,
Обманув свою усталость,
На увядшие цветы;
И о каждом мертвом друге
Думают, отбросив жалость:
«Это — ты… Не я, а ты».

Летят морозные недели,
Недели декабря.
Срывают снежные метели
Листки календаря.

Наполнен ли живою болью
И нежностью, как встарь,
Нетронутый под бандеролью
Мой новый календарь?

Быть может, день отмечен где-то
Среди грядущих дат,
Когда блеснет прощальным светом
Последний мой закат?

Я в полудреме в вечность заглянула.
И, содрогаясь, отшатнулась я.
В раскатах грозных неземного гула
Еще дрожала под ногой земля
И ускользала, исчезая где-то…
Свой рай грядущий, может быть, губя,
Я ухватилась за мою планету,
Ее в бессильи яростней любя.

Я придумала, я сочинила
И твою и свою любовь,
А потом я ее хоронила…
Я писала — на пальцах чернила;
Может быть, не отмою вновь.

Как на сцене в драме Шекспира,
Я беспомощно руки тру.
На заре уныла квартира,
А в углу усталая лира
Мне пророчит, что с ней умру.

Без любви не бывает песен.
Пусть придумала я тебя.
Пусть твердят, что наш мир чудесен,
Он без выдумки пуст и пресен…
И я жить не могу, не любя.

Туманный полог разрывая,
При тусклом свете фонаря
Забрезжила едва живая
Белесоватая заря.

Гул голосов и окрик громкий,
Автомобильные гудки…
Багаж, дорожные котомки,
Последний возглас, детский, ломкий,
Последний взмах руки…

Я помню снежную дорогу,
Заплаканные небеса,
И слева — на горе пологой
В глубоком трауре леса.

Сегодня забуду кочевья,
Разлуку, мостки корабля…
Здесь солнце, трава и деревья,
И пахнет, как в Альпах, земля.