Вот она — та смычка золотая
И твоей поэзии приют,
И стихи многоязычной стаей
Над тобою кружат и поют.
Не уйти тебе в закат янтарный,
И твоим напевам не стихать:
Ты живешь — и люди благодарны
Правде сердца твоего стиха!
1975
6. «Я вспомнил Самеда Вургуна…»
Я вспомнил Самеда Вургуна
В тени Ашагинских лесов,
Рассвет разноцветный и юный,
Охотничьих гул голосов.
Самед появлялся нежданно,
Ломая кусты предо мной,
Похожий на горного Пана,
Что радости полон земной,
Что вовсе ему незнакомы
Шум сборищ и комнат покой,
Что в дебрях зеленых — он дома,
Не знает он жизни другой.
Шагал он, неистов и жарок,
И лес был ему по плечу,
И лес ему нес как подарок
Цветную листвы епанчу.
Как будто играл на свирели,
Он шел как живая краса,
Стихи и поэмы в нем пели,
Земли золотой голоса.
…Звенят еще прошлые струны —
Шквал времени их не умчал,
В Баку, уже вечером лунным,
Самеда я вновь повстречал.
Стоял он на площади пышной,
Живущего пламенный друг,
И с ним говорили неслышно
Деревья, что стали вокруг.
И мне показалось, что это
Лесов Ашагинских послы
Пришли со словами привета
В час лунной и песенной мглы.
И сладостно было Самеду
В высоком величье своем
Вести с земляками беседу
О мире большом и родном!
1975
Далёко годы отбежали,
В Сураханах на склоне дня
Я вспомнил храм, где ниц лежали,
Дрожа, поклонники огня.
Дрожали в пламени парящем,
Из них, в сердцах копивших мрак,
Никто не мог быть настоящим
Огнепоклонником никак.
И тени их сейчас далёко,
И жалкий им пришел конец —
Без веры в огнеликий клекот,
Без силы алчущих сердец.
На лет истерзанном граните
Вели свой счет за годом год.
И я увидел в Сумгаите
В огне купавшийся завод.
Услышал грохот труб, горевших,
Светясь летевших на меня,
Огнепоклонников, владевших
Всем жаром звонкого огня.
И раскаленные, по кругу
Рождались вкруг меня огни,
И я сказал стиху, как другу:
«Ты — их соратник, им — сродни!
Огня великое начало
Светило в жизни день за днем, —
Я тьмы изведал слишком мало,
Я слишком много жил огнем!»
1975
В прошлом плаванья мы знаем легендарных мореходов,
Что Америку открыли, путь в Австралию нашли
И прошли пролив смертельный с мысом адской непогоды,
С мысом Бурь, в штормах великих, мимо Огненной Земли.
Знаем, как далеко к югу шли широтами глухими
Корабли, чьи мачты гнулись под напорами ветров,
Вдоль обрыва Антарктиды, меж горами ледяными
Или в адовой жарище африканских берегов.
Те же семь, о коих нынче мы рассказ ведем сердечный,
Семь каспийских, отслуживших свою службу кораблей
Шли в последнюю дорогу, чтобы бросить якорь вечный,
Бросить морю вызов гордый, всех нежданней, всех смелей.
Где всегда бурлило море, к Черным Скалам путь направив,
К страшным скалам, что пугали и бывалых рыбаков,
Там все семь остановились против всех законных правил,
Но конечный путь эскадры — был он именно таков.
И они создали остров — эти семь вконец усталых,
Семь каспийских ветеранов, чтобы, кончив жизнь свою,
Основать над морем город, что чудес родит немало,
В этом вовсе небывалом и не снившемся краю.
И город здесь возник — стальные основанья
Здесь держат островки и звенья эстакад,
Уходят вдаль пути, стоят, белея, зданья,
Там площади лежат, там зеленеет сад.
Какой бы ни шумел и град, и дождь, и ветер,
И ветки ни качал аллеи молодой,
И самый сильный шторм бессилен перед этим
Непобедимым сном, возникшим над водой.
Всё создал человек, веселый и умелый,—
Площадки для детей, и этих вышек строй,
И нефтесборный пункт, розарий ало-белый,
И ночью — фонари с их световой игрой.
Со всей родной земли тут труженики были,
На двадцати восьми здесь пели языках,
Здесь Нефтяные Камни говорили
О чуде, что останется в веках.
Родные всех знамена окрыляли,
Что было — было общею судьбой,
По-братски труд и славу разделяли,
По-ленински дружили меж собой!
Читать дальше