Николай Тихонов - Стихотворения и поэмы

«Шарлотта — неразумное дитя,
И след ее с картины мною изгнан,
Но так хорош блеск кости до локтя,
Темно-вишневой густотой обрызган».

Как мокрые раздавленные сливы
У лошадей раскосые глаза,
Лоскутья умирающей крапивы
На колесе, сползающем назад.

Трясется холм от ужаса, как карлик,
Услышавший циклопью болтовню,
И скоро облачной не хватит марли
На перевязки раненому дню.

Циклопом правит мальчик с канарейку,
Он веселей горящего куста,
Ударную за хвост он ловит змейку,
Поймает — и циклоп загрохотал.

И оба так дружны и так согласны,
Что, кончив быть горластым палачом,
Когда его циклопий глаз погаснет —
Он мальчика сажает на плечо.

И лошади их тащат по откосу —
Бездельников — двумя рядами пар,
И мальчик свертывает папиросу,
Кривую, как бегущая тропа.

За ледяным стеклом зеленым
Блеск сахарного, сладкого песка,
И пахнет старым, высушенным кленом
Прилавка гладкая доска.

Кровавощекие томаты с полки
На караваи хлебные глядят,
И солнечные быстрые иголки
Кули с мукой и солью серебрят.

В углу святую строгую ресницу
Пророк в лампадный пламень уронил,
А за прилавком гладит поясницу
Рука с узлами крепкосвитых жил.

Неиссякаемы мешки и банки,
Бессмертна хлебная теплота,
Столетий громыхающие танки
С окна не сгонят спящего кота!

Лишь пламень побуреет у лампадки
Да жилы загустеют на руке,
Но вечен обруч огуречной кадки
И пауки на темном потолке.

Блаженные бродяги перекрестков,
Чьи души — всем открытая сума,
Рассыплют на негнущиеся доски
За корку хлеба — золотые блестки,
Пыль мудрую пытливого ума,
Чтоб в бурями изрезанные лица
Взглянул покой расчетливый скупца,
Струящийся сквозь зубы и ресницы
С божественно-дубового лица.

Товарищ милый и безрассудный,
Разве не весело, что мы вдвоем?
И дни легкоглазы, и ночи нетрудны,
Когда мы странствуем и поем.

Узлы дорог всё туже и туже,
Но тебя не оставлю ветрам и дождям.
Нет! Голод и зной, и ночлег и ужин,
И улыбки и стоны — всё пополам.

Мы оба горды, но ты справедливей,
И глаза у тебя как добрый цветок,
Мои волосы жестче и руки ленивей,
И — прости — я почти со всеми жесток.

Так наши жизни растут и крепнут —
Всё больше правды, всё меньше снов,
Когда же люди совсем ослепнут,
Они скажут, что ты и я — одно.

Хрустят валежником трущоб медведи,
Обсасывая с лапы кровь и мед;
У нас от солнца, от вина и меди
Звенящих жил, качаясь, мир плывет.

Вскочить, отдавливая ноги спящих
И женщин спутанные волоса, —
Зовут, зовут угаром дымным чащи
Сквозь прадедов глухие голоса.

Шатаясь, мы коней бесцветных вьючим,
Сшибаем топорами ворота,
И ветер стонет под ногой могучей,
Отскакивая зайцем вдоль куста.

Берложий бой, где в хрипоте упорной
Душа ломает кости и ревет,
Не избежать мне этой правды черной,
Косматых лап, впитавших кровь и мед?

Бывалый юноша — как поздний пешеход,
Что не боится крика или тени.
Вода в реке внезапная встает,
Внезапно в нем родятся приключенья.

Как от воды, мещанский день бежит
От натиска бродяги молодого,
Он знает войн придуманный режим,
Журнальных битв пороховое слово.

В толпе людей, дремучей, ледяной,
Среди друзей, где откровенны лица,
Своих волос лукавой сединой
С достоинством он любит похвалиться.

Земля и Жизнь — плоты из шатких бревен,
Как бой — танкисту, сторожу — музей,
Ему знакомы все биенья крови,
Я враг его, но из числа друзей.

Вот человек заснул на простыне
Иль под кустом на сенокосе летом,
Какой указчик двигает во сне
Ему навстречу призраки предметов?

Вдруг развернет неуловимый сад,
Прозрачную игру зверей бестелых,
Безводный бьет беззвучно водопад,
И женщины взлетают роем целым.

Но не люблю узоров на стекле,
Бесплотное меня не чаровало,
И всё же в сон последний на земле
Я был бы рад вступить без одеяла.