Николай Добронравов - Как молоды мы были

А какие точные советы
Долматовский страждущим давал!
Он – профессор был среди поэтов,
он других учил и опекал.
Сам советовался в чем-то и со мною,
но с высот своих военных лет
отметал чужое, наносное,
несамостоятельный сюжет.
Замечал, что сделано небрежно,
а листая признанный журнал,
как грустил взыскательно и нежно,
как он беспощадно хохотал!

И когда сегодня где-то в полночь
не дается стих или рассказ,
ах, мой милый, дорогой Ароныч,
как мне не хватает Вас сейчас!

…Перестал быть выспренным и дерзким.
Новорусский вызубрил урок.
Мне теперь советоваться не с кем.
Мой Пегас угрюм и одинок.

Мне давно настроенье испорчено.
Правда, с нами еще не покончено.
Легче с песенкой нашею справиться:
«Не формат. Устарело. Не нравится».
Помесь странная Геббельса с Сусловым.
Всё строчит он доносы без устали.
Он давно наверху. И не падает.
Всеми СМИ, всею прессой командует.
Он давно в мою сторону целится.
А пока во всю прыть куршавелится…

Артисты миманса. Усталые люди.
Несчастные судьбы. Безликая масса.
Помятые лица и впалые груди, —
артисты миманса. Артисты миманса.

Они каждый вечер, не зная замены,
участвуют в нескольких актах обмана.
Подпорки спектакля. Подручные сцены.
Работники вечные заднего плана.

По ходу спектакля они молчаливо
разводят руками и строят гримасы.
Их жизнь – показуха. Их время – фальшиво, —
артисты миманса. Артисты миманса.

С чужого плеча эти люди одеты.
Они уж не грезят о жизни нормальной…
Не видят ни солнца, ни Божьего света,
весь день задыхаясь в пыли театральной.

Ветшают спектакли. Приходит старенье.
Уходят надежды. Приходит страданье.
Им платят копейки за страх, за смиренье,
за стыд. За покорность. И… за молчанье!

Кто новые темы в спектакле разбудит?
Уходит эпоха последнего шанса…
Сегодня несчастные русские люди —
артисты миманса. Артисты миманса.

Всех собирал у себя режиссер…
(Существовала такая традиция.)
«Будет в концерте аншлаг, полный сбор!
Очень успешно прошла репетиция!»

Нет больше зала «Россия» у нас.
Зал уничтожили вместе с гостиницей.
Выполнен чей-то секретный указ, —
наше искусство уже не поднимется.

Сцена и рампа уже снесены.
Кончилась ваша концертная вотчина.
Кончились песни великой страны.
С музыкой всей вашей будет покончено!

Песни России сравняли с землей.
Всех победили лихие тусовщики.
Только припомните, – боже ты мой! —
сколько здесь было родного, всеобщего…

Здесь на подмостках жила красота.
Людям искусство здесь было подарено.
Здесь вспоминали героев Труда,
пели о Родине и о Гагарине…

Велено эту чуму прекратить.
Правду пущать на подмостки не велено.
Временно правда могла победить,
да все искусство российское временно!

Голос попсы на планете окреп.
Велено жить лицедеям по-новому.
Здесь мы воздвигнем роскошный вертеп.
Финиш придет беспределу духовному!

Люди реальностей дня не учли.
Средства на снос и разврат увеличены.
Если «Россию» в кавычках
снесли,
смогут прицелиться и к незакавыченной.

Быстро с небес опускаемся вниз.
Нашей культуре грозит инквизиция.
Это пока что
не бенефис,
это пока что
еще репетиция.

Неправда, что нынче поэзии нету,
что с уходом Андрея пришел ей конец.
Просто нынче у нас не читают поэтов
и полно не лиричных, а практичных сердец.

Новый миропорядок установлен юнцами.
Прагматизм беспощадный
вместе с ними вершим.
Объясненья в любви хороши
в наши дни не стихами,
а счетом в сбербанке, пускай небольшим.

Интернет открывает простор дилетантам.
Правда, в книгах иных, что пока издают,
есть отдельные строчки, что согреты талантом,
есть любовные песни, что и нынче поют.

Но когда эти книги теперь открываешь,
пробирается к сердцу невольная дрожь, —
поражаешься,
скольких поэтов не знаешь,
да и тех, кого знаешь —
не узнаешь.