Николай Добронравов - Как молоды мы были

Я помню молодость твою,
где сразу ждал успех.
Ты был в родном кинораю
талантливее всех.

Тебя на классный вечер ждем…
Ты нас не подводил.
В общеньи был непринужден
и очень даже мил.

Расскажешь байку про Минкульт
и песенку споешь…
Но через двадцать пять минут
по-áнглицки уйдешь.

Свободен, холоден, умен
и в жизни ты – артист.
А тот, кто славой утомлен,
по сути – эгоист.

Тебя в карьере ожидал
невиданный подъем.
Какой магический кристалл
был в имени твоем!

Ко всем недобрая страна
к тебе была щедрей.
Все было: званья, ордена,
но не было друзей.

Вниманьем женским окружен
прелестный лицедей,
ты стольких знал подруг и жен,
лишь не было друзей.

Твои шедевры и труды
пора сдавать в музей.
Ты был с генсеками на «ты»,
но ты не знал друзей.

Тебя к себе министр зовет,
и вежливы враги.
Но дружба честная живет
искусству вопреки.

Ты дружбу трепетно играл
в театре и в кино.
Пусть кто-то рядом погибал, —
тебе-то все равно!

Не остановлен твой разбег.
И подозрений вне,
Ты въехал в рыночный наш век
на белом на коне.

Цени успех. Лови момент.
Будь славен и богат.
Карьера – лучший аргумент.
А дружба – не формат.

Я в ТЮЗе играл характерные роли.
Порой и героев. Старался, как мог.
А рядом, в недавно отстроенной школе,
по вторникам вел театральный кружок.

В репертуаре был Гоголь. Конечно, Островский.
Мы в ТЮЗе играли Виктора Гюго.
Знал каждый, наверное, школьник московский
сонеты Шекспира. И пьесы его.

Считалось позорным быть пошлым невеждой.
Был в моде не Поттер, а Хемингуэй.
И первой влюбленности
спутником нежным
был русский крестьянин Есенин Сергей.

Ах, милый мой зритель – воспитанник ТЮЗа,
поклонник Натальи Ильиничны Сац…
Ты вырос и стал гражданином Союза,
построил КАМАЗ,
космодромы
и Братск.

Не всем вам живется легко и красиво.
Но кто-то, поставив успех на дыбы,
как Гарик Леонтьев из тюзоактива,
стал гением трудной актерской судьбы.

Мой зритель был автором дерзких проектов.
Учил и учился. И в Космос взлетал.
Всей силой взрывной
своего интеллекта
свободу в России построить мечтал.

Не вышло, друзья.
Не сбылось, к сожаленью.
В раздумиях тяжких я сам нахожусь.
Но даже в минуты твоих поражений
тобою, мой зритель, я нынче горжусь.

…Иные теперь у Москвы малолетки.
Растим их «без комплексов». И без затей.
По радио – визг «Музыкальной рулетки».
В киосках игра «Казино для детей».

Сочиняется наша судьба
На собраньях, на телеканалах…
Но акустика правды слаба
В этих студиях новых и залах.

Произносят партийный доклад,
Принимают бюджет и законы…
И везде, как солдаты, стоят
Усилители лжи – микрофоны.

В России вечно ссылки да аресты.
И пусть года ежовщины прошли,
под нашим небом и сейчас нет места
для бескорыстья, для святой любви.

Мне повезло. Я жив. Я не расстрелян,
как был расстрелян в Бутове мой дед.
Он отслужил последний свой молебен
и навсегда покинул белый свет.

Мы с юных лет к тюрьме «всегда готовы» —
в тридцать седьмой, в какой угодно год…
Сажали за возвышенное слово,
сажали за дурацкий анекдот.

Мне повезло. Я жив. Не арестован,
как мой отец, как дедушка, как брат.
Но климат нынче снова стал суровым
для всех, кто был и не был виноват.

Наш век идет вихляющей походкой.
Пока с тобою на свободе мы.
Пока…
Но наши песни за решеткой.
Они почти в эфире не слышны.

Я работаю привидением.
Не могу сказать, ребята,
что работа моя непыльная.
Я ведь прячусь в сырых чуланах,
на больших чердаках скрываюсь.

Я работаю привидением.
Шевелю портьеры в гостиных,
среди ночи стучу по крыше
суковатой моей клюкою.
Иногда хожу на ходулях
(их недавно нашел на свалке).

Я работаю привидением.
Так случилось, что мой приятель, —
тип вполне крутой и успешный,
приобрел среди прочего – зáмок.
(А вообще у него недвижимость
есть почти на всех континентах…)
Он, конечно, романов древних
никогда не читал (я знаю),
но откуда-то он услышал,
что в старинных зáмках повсюду
испокон веков проживают
допотопные привиденья.
Вот и нанял меня, кормилец…
Он мне платит большие деньги.
Никогда ни в кино, ни в театре
мне такой гонорар не снился…