Юрий Ковалёв - Избранное. Стихи

Мы представляли жизнь атакой —
на ложь, на подлость и на рать.
Мы были молоды, однако
уже учились умирать.

Ещё нам снился дом упрямо,
уже грустили мы о нём.
И вдруг срывалось чьё-то:
– Мама!
в ответ на грозное:
– Подъём!..

Не разбуди Людмилу,
в сумерках уходя
в липкую паутину
медленного дождя.

Тише вы, Бога ради!
Топот на этаже…
Пасмурно в Ленинграде,
муторно на душе.

Так засыпают дети,
к кукле припав щекой…

Может, через столетья
вспомню её такой…
Дверь отворю без стука,
сердце уйму в груди…

Счастье моё уснувшее
скажет: «Не уходи…»

Разлука. Ночь. Пустой вокзал.
Дождинок призрачные сети…
А я тогда ещё не знал,
что нет единственной на свете.

И уходили поезда,
и все кого-то провожали,
и падала с небес вода,
и слёзы по щекам бежали.

А я отчаянно продрог
и плакал так, как плачут дети.
И всё никак понять не мог,
что нет единственной на свете.

Я в юности мечтал
закончить жизнь красиво.
Иначе, думал я,
от скуки пропаду.
Как Мелехов хотел
лететь к своей Аксинье.
Или бежать в цепи,
стреляя на ходу.
Стоять, как Пушкин,
там,
на роковой дуэли,
не прячась от свинца,
под вражеским стволом…
А, может, даже так —
не дотянув до цели,
не дописав строки,
за письменным столом…

В кадре застыли прохожие.
Здесь, перед домом твоим
мы, на себя не похожие,
крепко обнявшись, стоим.

Дети счастливого случая,
прячась от зноя в тени,
празднуем самые лучшие,
самые светлые дни.

Девушка там обаятельней
и помоложе, чем ты…
Я изучаю внимательно
милые эти черты…

Как она смотрит обманчиво
и улыбается мне
в лёгком цветном сарафанчике,
в рамке простой на стене…

Мне потом предстоит ещё вырасти,
обрести и работу, и кров…

Я оттуда – из питерской сырости,
дней промозглых и лютых ветров.

Там Нева после ада блокадного
до сих пор отливает свинцом
и ребёнок глядит из парадного
с потемневшим от страха лицом…

…Я совсем ещё молод и голоден
и всё время куда-то бегу.
И о чём говорить с этим городом
я пока что решить не могу.

А над площадью ангел сутулится,
прижимая распятье к плечу…
Кто воздвиг эти храмы и улицы —
я однажды узнать захочу.

Как снежинки торжественно кружатся!
Я ловлю их разинутым ртом…
Сколько в людях терпенья и мужества —
я прочувствую это потом…

1
…Почему мне всё время кажется,
будто сам я в кромешной мгле,
спотыкаясь от страшной тяжести,
по безлюдной бреду земле?

И везут меня не по радуге,
под метельный звериный вой
по разбитому сердцу Ладоги
на полуторке фронтовой…

2
Закричат и заплачут снега под полозьями.
И сомкнутся сугробы, звеня…
Для чего ты, блокада, опять заморозила
и впечатала в льдину меня?

Может, впрямь эта жизнь так недорого стоила
или жребий мне выпал такой —
оставаться на снежных скрижалях истории
перечёркнутой скорбной строкой.

…Распростёртый, с навеки нелепыми жестами,
может быть, не во сне – наяву
через город великий светло и торжественно
по весне в ледоход проплыву
под блокадным пылающим трепетным маревом
перед ликом вселенской беды —
со своими потерями – маленький-маленький,
выступая из чёрной воды.

И восстанут погибшие – взрослые, дети ли,
и отступят война и зима.
И вздохнут обвинители, смолкнут свидетели
перед скорбью, сводящей с ума…

…День окончен. Луна за окошком качается.
Заступает в наряд тишина…
Ничего-ничего на земле не кончается,
даже молодость,
даже война…