Наталья Метелица - От шрама до шарма. Стихи

Родные люди лучше всех стихов.
Их сердце бьётся в ритм твоей надежды,
что всякий непутёвый и потешный
кому-то нужен —
жалкий и плохой.

А если человека не нашёл —
родного, своего, то эти игры
с самим собой —
прогулки нагишом
по дому,
фантазируя – для мира.

Наверно, это всё.
Мои слова устали
во мне существовать,
не существуя вне.

Им так хотелось быть
крылом
свободной стаи.
А жили – взаперти,
ломая жизнь
и мне.

Любовь давно не удивляется
абсурдной правде свысока:
чем гениальней похоть бл@дская,
тем ближе Божия рука.

Как же нелепо кончается осень…
Люди, как листья, рассыпались – и
больше друг друга на ветер не бросят.
Вместе сгниют от стихов до земли.

Нет ни красивых, ни умных. Едино
в жиже дождливых слияний. Но я
чувствую всё же, что рядом мужчина. Пусть
и законченный в куче бабь'я.

Раздетой улице не нужен
цивилизованный наряд.
Ей нравится развратность лужи,
не ублажающей твой взгляд,
а просто для себя кайфуя,
пока не высохнут толчки
дождя, чьи дерзостные струи
лишь глубиной и высоки.

А что увидят в этом люди,
раздетой улице плевать.
Природе негде спрятать груди,
зато не надо и скрывать.

Что же так мерзко на сердце?
Где эта лучшая жизнь?
Надо проснуться, одеться.
Выйти наружу – и вниз

Прямо до шумного центра.
Здесь и не думали спать.
Всякая дурь разодета,
Чтобы её не узнать.

Я б научилась быть лучше.
Тоже сошла бы с ума.
Но никому ведь не нужен
Текст с середины письма.

Надо вернуться в начало.
И н и ч е г о не писать.
Шум – это то же молчанье,
Если весь город – тетрадь.

В клетке – спокойно и тихо.
В ней остановлена мысль
Намертво спящего психа.

Жизнь, хоть разочек приснись…

Я бы к маме спать сбежала,
чтоб себя уже не мучить,
и не нужен мне ни адрес,
ни казённая кровать.

Но и маму было жалко.
У неё, наверно, лучше
Там соседи. Хоть старались
ей хозяевами стать.

Чем порадовать смогу я
душу, у которой радость
не поймёт мою земную,
а небесной – нет ещё…

Так что мне себя такую
потерпеть немного надо.
Вдруг и здесь шутя усну я —
и проснусь, где шут
прощён.

Перевязывать голову – тоже искусство.
А её понимать – перевязка внутри.
Но, когда и внутри все бинты перетрутся,
остаётся с ума лишь сходить.
Говори
сам с собою.
И пусть – непонятный и рваный.
Если только себя не научишься вновь
бинтовать тишиной,
где солёные раны —
это кухня искусства
готовить без слов.

Уже и урожай давно собрали —
а чучело набитое не спит.
Ему придали слишком честный вид,
чтоб человеком выглядел
в начале,
имея имя, пол…

Тот статус-кво
устраивал и правду, и подделку.
Но чучело, поверив человеку,
страшнее умирало.

«Я – ж и в о й!!! »

Не разоряю я тебя.
Но и тебе дарить не в силах.
Бывает так, что и любя
друг с другом жить невыносимо.

Давай же думать, что у нас
с тобой и не было знакомства.
А если осень обожглась,
то это – бабье лето просто.

Не убивай любовь мою.
Иначе нас н и г д е не будет.
Исчезнут строки, страхи.
Люди.
Исчезнет стыд.
И неуют.

И я – умру.
Одна – и больно.
Не тратя боль на красоту
и мысли, тот ли мучил ту,
пока я мучилась
тобою.

Душу вывернул наизнанку
и сложил аккуратно в шкаф.
Словно это твоя приманка
для других, у кого рукав —

или что там еще? – цветастей.
Только запах оставил мой.
Пусть слетаются. Ты рукастый.
Снова выкрадешь мир цветной

для меня ли, себя – неважно.
Я привыкла, что мир – в шкафу,
где из дырочек трикотажных
кровью плакалась
рукаву…