Товарищ Эхо - Севернее Вавилона

мы выпиваем жизнь как женщину,
ненасытные и зацикленные на собственном эгоизме —
крохотные человечки на ладони вселенной.
непостижимо огромной, безмерной.
мы называем это любовью.

мы берём без остатка, подзываем по имени,
забываем, подменяем смыслы и вещи,
меняем: географию, зимы и лета, лица,
тёплую плоть, которой касаться.
мы называем это памятью.

мы повторяем: мысли, поступки,
смыслы, идеи, чужие идеи, чужие жизни,
их вариации в тысячекратном себя-отражении:
пейте, смотрите, не возвращайтесь.
мы называем это жизнью.

мы удаляем: жизни и жизни, море и сушу,
лес и пространство, воздух и воду.
дети за нами приходят в пустыню,
преумножая её многократно.
мы называем это заботой.

Если ты всё ещё излучаешь свет
Прежде войны, прежде
Не бойни без смысла, но боли,
Которой не разделить
Никогда и ни с кем – ни с единым
Живым существом не став болью, не
Став самому больным и болящим; и если
Всё ещё ты продолжаешь помнить о том,
Что единым и целым был, есть и будешь
С миром вовне и внутри, что
Каждый – космос, что каждый – звезда и
Все башни твоего Вавилона говорят
На языках разделения прежде всего не
Снаружи, где язык, речь и тело,
Но внутри, в твоем разуме-сердце:
То разделение, что пролегает между
Способностью со-творить и делиться,
Постигая возможность добра возводить
Свои башни без навязанной лжи о гордыне,
Чтобы вырастить бога, и сердце, и душу
От корня (я и я – целым) и
Отвержением мира, как цели взросления,
Станет не большим, чем в полдень
Тень на ладони,
Которой на миг прикрываешь глаза, различая
Неумышленный бриз горизонта.

Я проходит насквозь зеркала,
Возвращаясь к местоимениям детства.

Нельзя победить Вавилон оружием Вавилона,
Ты ошибся, да, бро, когда требовал равной доли
Страдания за страдания, талиона, ты ошибся,
Машина работает иначе, их стены не вечны, тела
Их не вечны, но идеи, да, бро, идеи живут много дольше:
И ненависть может стать вечной, но вечной
Может стать и любовь, хотя чаще кажется, что
Недостойны они ни любви, ни открытых объятий, что
Оружие побеждает оружие только силой и гневом.
Мир не требует столько крови, сколько каждый
Способен пролить, мир нуждается в воле, мир
Нуждается в силе, обернувшейся к жизни: смерть
Придёт и без нас. Я смотрю в твои Книги, да, бро,
Я читаю слова и слова, уничтоженные переводом и
Ложью. Из них каждое устремится к забвению.
Ты не прав, говоря о любви и прощении
Для одних и о боли, ставшей другим приговором.
Над погостом однажды вырастет лес, из асфальта
Проклюнется семя. Я запомню лишь свет, от тебя
Исходивший, я запомню тепло от пожаров.
В этой лютой ошибке все мы сестры и братья, пусть даже
Кто-то жестоко ошибся. Однажды.

Осень – это всегда нежность солнца,
Свинцовые капли облачным детям в ладони,
Чтоб напоить жажду травы, чтобы
Иголки пальцев сосновых прохладой полнить.
Я говорю с тобой на языке дыма, мой мальчик,
Мы – пыль земли, ее кости и корни.
В небо врастаем намертво прошлыми именами,
За звёзды цепляясь великой кроной.
От корня к свету: в забвении Я и Я,
В ветоши, сотканной из коры и вчерашних наречий,
К вершине взбирается древняя жизнь твоя.
И листья падают ей навстречу.

рыжая кровь солнца ржавыми
каплями
по твоей
подсолнуховой дорожке

(мысли гигантов вовне,
параллельных нам,
проклевываются в полдень,
разбегаются морщинками, трещинками,
неочевидным смешком – стрекотом
цик-цикады) —
следи их тени, шагающие
над крышами,
в полое небо

и снова: ржавая кровь солнца рыжим
высыпала в плоскости…
кисти, косточки
продолжали линии стебля,
риза/ризома и тот,
кто упускает из виду сам голос —
гол

точно колос-
ок
сухонький, пущенный по ветру
невозвратимой стрелой

там, где порез – в прорези облаком
сеет
рожь

Я не знаю своих корней, я не
Чувствую своей кроны/ под деревом
Цвета пепла лежат мои прошлогодние тени;
Над пеплом цвета дерева – радуга тела даром.
Эти крылья в твоих ладонях согреты;
Я не знал, что в каждом из нас больше от насекомого, чем
От ангела: я никогда не следовал заветам слепо.
Я никогда не следовал заветам.
И не было меня ни к прошлым зимам, ни к прошлым вёснам.
Река, забыв источник, не умеет себя заполнить.
Я мог бы оказаться продолженьем твоих песен.
И памяти твоей. Если бы ты умела помнить.