Но вот музыка оборвалась высоким аккордом, музыкант поднялся, раскинул руки и просто сказал:
– Здравствуй, мама Фрося. – Ефросинья смотрела на него, не узнавая и не понимая. – Я Авраам. Помнишь сорок первый год?
И тогда она вспомнила – поредевший осенний лес и дрожащий от холода мальчишка в шалаше.
– Авраам, боже мой, Авраам!..
И зарыдала у него на груди.
Молча стояли люди вокруг, лишь предательски повлажневшие глаза на суровых, задубелых от тяжёлой сельской работы лицах женщин выдавали их чувства.
Мы сидели с Ефросиньей за сбитым из досок простым столом и пили душистый, настоянный на травяном отваре чай.
– Сколько же сейчас вам лет? – спросил я старушку.
– Ой, милок, я годам и счёт потеряла. Все мои подружки померли, да и дети их, что постарше были, а я всё живу. Скоро сто лет.
– А Ромка, где он? – полюбопытствовал я.
– Ромка погиб в Афганистане тридцать лет назад. Дочка попала в аварию, да и недолго прожила после этого. Один младшенький живёт за границей, всё зовёт к нему переехать, да куда уж мне. Здесь, видно, и помру.
– А внуки?
– У них своя жизнь, что им бабка старая в деревне…
– Ну, а Авраам не приезжал к вам больше?
– Нет. Наверное, большим человеком стал, знаменитым, немногие так играть способны. Вот и не пришлось в деревню вырваться.
А может, и случилось что, жизнь такая хрупкая…
Поэт, член Союза писателей Израиля.
Родился и рос в небольшом Приднепровском городке Орша. Окончил факультет журналистики Белорусского государственного университета. В разное время жил в Москве и Харькове. В 1990 году эмигрировал в Израиль.
В 1992 году вышел его первый поэтический сборник «Поминальные свечи» (издательство «Уман», Нагария, Израиль). Автор книг «По обе стороны Исхода» (издательство «КНИГА-IDO», Кфар-Саба, 2005), «На рубеже преображенья» (издательское содружество Э.РА. Москва – Тель-Авив, 2009), «Меж суетным и вечным. Стихи разных лет» (издательство «Бридж», Израиль, 2013), «Берега. Поэтическая дилогия» (издательство «РГ-Пресс», Москва, 2016).
Певцу еврейского местечка
В память, словно свечка,
Эта стопка книг —
Умерло местечко
Йоселей твоих!
Ждет их столько злобы,
Ненависти, лжи,
Ужас катастрофы,
Геноцид души…
Редкое словечко,
Лиц наперечет…
Умерло местечко,
Только жив народ!
Зверства и интриги
Не смогли убить,
Значит, эти книги
Тоже будут жить!
Мир дому твоему,
Гонимый мой народ,
Мир дому твоему
И тем, кто в нем живет,
Кто явью сделал сны,
Строитель и солдат,
Чьи дочери, сыны
В святой земле лежат…
И страх былых невзгод,
И гнев, и боль пойму,
Гонимый мой народ,
Мир дому твоему!
Это часто видишь —
Туго старикам,
Упразднили идиш,
Точно, как и там!
Чей державный гонор,
Предрассудок чей? —
Упразднили говор
Бабушки моей…
Будничный, житейский
Для родных сердец…
Он в стране еврейской
Тоже не жилец!
Слышу: местечковый,
Что не так велик…
Не пустили в школы
Этот наш язык!
Прививать не стали,
Словно чуждый плод,
Сами обокрали
Собственный народ!
«Не пасмурным, чудесным днём осенним…»
Не пасмурным, чудесным днём осенним,
За сладким сном и сладким пробужденьем —
Чем не хорош трёхзвёздочный отель?! —
Я вслух читаю «Шма… Шма Исраэль!» [30]
На мне тфилин и белая накидка,
Прикован взор к словам святого свитка,
Хотя молитву знаю назубок,
И мне внимают женщина и Бог!
Явивший нам своё благоволенье,
Своё неповторимое творенье —
Красивейшую, видимо, из стран,
Предместье Гарды, Падую, Милан!
Преграды рушились, житейские препоны,
Чтоб каменные «ласточки» Вероны [31]
Расправили крыла над головой,
Крылатый лев над башней вековой
У вод Венецианского причала…
Моя жена неспешно оставляла
Ещё не охладевшую постель —
Шма, милая моя, Шма, Исраэль,
Негромкий монолог во славу Бога,
Ещё чуть-чуть, ещё совсем немного,
Его благой исполнится обет!
Глядел в окно безоблачный рассвет,
Ждала дорога…
Читать дальше