Array Сборник - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2

Нежданные гости уселись, а Ефросинья уже хлопотала, накрывая на стол, доставая запотевшую бутыль самогона. Вскоре полицаи были пьяны. Взгляд Миколы упал на скрипку, валявшуюся на полу, потом на съёжившегося в углу Авраама.

– Эй ты, жид, сыграй нам что-нибудь, повесели перед смертью своею, – и рассмеялся бесовским смехом.

Авраам сидел не шевелясь, он, казалось, ничего не слышал.

– Ты что, не понял, щенок?! – Микола нетвёрдой рукой принялся расстёгивать кобуру с револьвером.

Ефросинья подбежала к Аврааму, подала ему скрипку и что-то тихонько сказала.

Авраам встал, взял в руки скрипку, задумался на секунду, но вдруг выпрямился, лицо изменилось, испуг исчез. Во всей его фигуре появилась какая-то злая решительность. Он провёл смычком два раза, настраиваясь, и заиграл. Мощные звуки «Интернационала» заполнили комнату. Микола вскочил:

– Замолчать! – кричал он, но Авраам продолжал играть. Тогда он выхватил из кобуры револьвер и дважды выстрелил в мальчишку. Авраам опустил скрипку и упал.

– Т-тётка, – проговорил Микола, икая, – вытащи его и закопай где-нибудь.

Он налил себе стакан самогона, выпил залпом, пошёл к выходу. Дошёл до двери и рухнул на пол. Двое полицаев уже валялись пьяные.

Тут появился Ромка с молоком. Он остановился на пороге, с ужасом глядя на распростёртых людей.

– Мама, они мёртвые? Что случилось?

– Помоги, Рома, – Ефросинья показала на Авраама. Вдвоём они вынесли тело в сени. Авраам пришёл в себя и застонал.

– Он ранен?

– Да, давай отнесём его в баню, там перевяжем.

Ромка с матерью понесли Авраама, но он произнёс:

– Я сам, – и встал на ноги.

В бане Ефросинья приложила подорожник, заготовленный с лета, перевязала неглубокую рану. Видимо, Микола один раз промазал спьяну, второй – попал в плечо.

– Рома, надо уходить сейчас.

– Он не дойдёт, мама.

– Должен дойти. Если останется – погибнет, да и мы тоже.

Ефросинья стояла на морозе, закутавшись в шаль, и долго смотрела вслед двум мальчишеским фигуркам, идущим, обнявшись, к недалёкому лесу.

Ромка вернулся через четверо суток. По ночам, его ожидаючи, Ефросинья не могла сомкнуть глаз. Если б не дети малые, свалилась бы от слабости и головокружения.

Тихонько постучал условным стуком. Открыла. Перед ней стоял сын – усталый, промёрзший, похудевший, с обмороженными щеками.

Успел сказать только:

– Мы дошли, мама, – и упал в её объятья.

И тогда она заплакала, впервые за эти долгие четверо суток.

Прошло двадцать лет.

– Фрося, открывай, чего закрылась-то, это я! – Ефросинья заспешила к двери, узнав голос соседки Матрёны. – На клубе вон объявление висит, к нам с концертом какая-то знаменитость приезжает. Пойдёшь?

– Э, Матрёнушка, что-то притомилась я от работы, никуда идти не хочется. Да по детям соскучилась.

– А как они там, пишут?

– Пишут, редко, правда. Ромка-то, как узнал, что отец погиб, пошёл в военное училище. Сейчас офицер, командир. Только далеко служит, на Тихом океане. Дочка в Москве, в научном институте работает, а младшой – за границей, в командировке.

– Смотри, дом-то Магды совсем развалился.

– Да. Помнишь, после того как Миколу расстреляли, она умом тронулась, пошла бродить по деревням да и умерла где-то, как собака. А в доме так никто и не поселился, дурная слава за ним водится.

– Ну ладно, будет настроение – приходи на спектакль, в кои-то веки в нашу деревню знаменитости приезжают!

В тот день, когда в клубе должен был состояться концерт, по единственной деревенской улице пропылил чёрный лимузин. Жители прилипли к окнам, выскакивали из домов посмотреть на машину, которую в этом месте отродясь не видывали.

Лимузин остановился около Фросиного дома. Постоял несколько минут, подождав, пока осядет пыль. Дверца отворилась, из машины вышел высокий красивый моложавый человек в белом костюме. В руках его была скрипка. Он сделал несколько шагов, встав под самыми оконцами дома. Поднял скрипку и заиграл. Никогда не слышанная здесь волшебная мелодия поплыла над улицей, над деревней, над полями, лугами и лесами.

Музыка то вздымалась вверх высоким порогом, то падала в развёрстую пропасть. Скрипка рыдала, божественная мелодия пронзала душу и прорастала в сердце невольными слезами.

Толпа деревенских, окружившая музыканта, всё прибывала. Давно не собиралось здесь столько народу. Уж больно необычным было то, что увидели и услышали сельчане.

Наконец отворилась дверь, из дому вышла Фрося и приблизилась к музыканту. Он, не переставая играть, преклонил перед ней колено.