Array Сборник - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2

– В то время, может, не всё поняла, теперь понимаю. Я смогу.

И она начала свой рассказ.

– Мы сидели в избе тёти Фроси, играли с Павлушкой в крестики-нолики. Вдруг раздались крики во дворе нашего дома. Не успели мы выскочить, посмотреть, что случилось, – влетает тётя Фрося, растрёпанная вся, как сумасшедшая. Хватает меня, открывает дверцу подпола и кричит: «Спускайся в подпол, живо!» Я вырвалась, кричу: «Там мама! Мне надо туда!» – «Мира, я не шучу. Они убьют тебя, если увидят!» – «Они меня не увидят! У меня убежище есть!» – «Ох, пока мы спорим, они могут сюда войти! Где твоё убежище?» – «В малиннике. Я там местечко расчистила – меня не видно, а я всё вижу!» Тётя Фрося кричит: «Не надо тебе ничего видеть!» – а я вырвалась и бегу, прячусь в зарослях малинника.

Тётя Фрося побежала за мной, пригнувшись, влезла ко мне в кусты и дала мне в руки полотенце.

– Запомни: что бы ты ни видела, нельзя издавать ни звука, если хочешь быть жива, – прошептала она. – Ты ничем не можешь помочь. Когда захочется кричать, кусай полотенце, заткни им рот. И не шевелись, чтобы кусты не шуршали. Я остаюсь с тобой. Боюсь, одна натворишь что-нибудь, не приведи Господи.

Минуту во дворе было тихо: палачи вошли в дом. Потом на пороге показался Пантелеймон; он тащил за волосы маму, а за подол маминого халата держались малыши и громко плакали. Следом вышли его пособники. Мама вырывалась, кричала: Адонай Элохейну, обрушь на них все казни ада! И на этом, и на том свете!

Пантелеймон ударил её кулаком в лицо. Из носа полилась кровь.

– Ты ещё проклинать нас будешь, жидовка проклятая? Сейчас мы вас утихомирим, тебя и твоих жиденят!

Подошёл один из пособников, спросил главаря:

– Дом подожжём, что ли?

– Дом хороший, жалко. Лучше моей хаты. И твоей тоже. Может, тебе его подарю, за помощь. И мебелишка там всякая есть, пригодится.

– Чем кончать их будем? Може, у тебя пистолет есть?

– Нету. Не спеши. Дай мне сначала с жидовочкой побаловаться!

В этом месте рассказа Ефросинья вскочила с места.

– Мирочка! Мы же договорились…

– Не могу я это пропустить. Оно горит во мне все годы, рвёт всё внутри. Может, выскажу – и потухнет огонь этот…

– Смотри, как бы ещё один огонь не разжечь, – недовольно сказала Ефросинья и кивком показала на Анисью.

– Не беспокойся за меня, бабушка Фрося, – сказала Анисья чуть слышно. – Я взрослая, я всё поняла. Но, в самом деле, подробности об этом не хочу слушать.

– Я буду рассказывать так, как я видела и понимала в мои пять с половиной лет, – сказала Мария. – Ты хотела правду. Вот она, правда.

Мама брыкалась и вырывалась и всё время кричала: «Шма Исраэль!» Мальчики ревмя ревели и хватали маму за руки. Пантелеймон встал, поднял маму, всё так же держа её за волосы, и крикнул своим пособникам:

– Кончайте уже с жиденятами, чего ждёте?

Злодеи пошептались между собой, потом каждый из них схватил одного из моих братишек за ножки и поднял головками вниз. Подошли к стене дома и, широко размахнувшись, ударили детей головами об стену. Один короткий крик они успели издать – и мозги брызнули из раздробленных детских головок… Убийцы бросили безжизненные тельца на кучу хвороста.

– Хорошая работа, – одобрил Пантелеймон. – Потом подожжём это всё. Ну, теперь твоя очередь, жидовка. Молись своему богу.

– Мне уже не о чём молиться! – кричала мама. – А вы бойтесь суда! Наш Бог не прощает. Отольётся вам наша кровь, капля за каплю…

Один из убийц нашёл в сарайчике вилы и подошёл к Пантелеймону.

– Может, этим прикончим?

– Во-во, в самый раз. Дай-ка сюда.

Я слышала каждое слово, каждый стон. Это ведь было в нескольких метрах от нашего убежища. Тётя Фрося прижала меня к себе, а я чуть ли не всё полотенце засунула в рот, чтобы не кричать. Тело онемело, но нельзя было шевелиться.

Пантелеймон ударом сапога сбил маму с ног и с размаху всадил в неё вилы – насквозь прошли, острия аж в землю вонзились. Такого нечеловеческого крика я никогда больше не слышала и, Бог даст, не услышу. Кровь залила двор. Мама сразу не умерла, она ещё двигала руками и ногами.

Убийцы сошлись вместе и стали совещаться.

– Что теперь будем делать? Куда их денем? Не похороны же устраивать!

Пантелеймон выдернул вилы из тела мамы и бросил её на ту же кучу, где лежали тела моих братиков. Я думаю, она была ещё жива.

– Подожжём всё это, – сказал он. – Грицько, ты же хочешь этот дом взять? Уберёшь потом весь пепел, почистишь двор.

– Да ещё мозги со стены отмывать надо будет, – недовольно сказал тот, кого он назвал Грицьком.