Повторим: Стратановский совсем не Антитютчев, как может показаться. Наоборот, если говорить об основной, лирической, ипостаси автора «Этих бедных селений…», то Стратановский его прямой единочувственник – и по отношению к месту пребывания на земле, и по отношению к апофатическому способу воспевания ее величия:
Но может, сила есть в бессильи
В косноязычьи – Божья речь
Живое золото России
Удастся все же уберечь
(«Ты говоришь, что пьян и болен…», 1980)
Конечной точки опять же нет, и в дальнейшем своем развитии лирическим жанром, стишками, в строфы-гробы заколоченными, Стратановский пренебрег. Зачем они ему после «Уединенного», после «Опавших листьев»? Розанов – вот кто для него поэт метафизики сладкой, поденной, ее выдумщик и образец. Известны розановские пряные озарения давно – сегодня и обмусолены, – но у Сергея Стратановского «Апокалипсис мимолетный» – получился.
Верим: и он не конец. Есть у него «млечной надежды слова», их немного и связь между ними – через пробелы: «Родина… почва… родник» («Я готов / этот город покинуть…», 1981).
Потому и «Розанов закоулок» венчается просветом:
Закоулок заветный,
снытью заросший, крапивой
С церковью квёлой
и голой поповной у баньки
А за банькой – луга, облака…
Можно писать «стихи не о любви», можно и «стихами» их не называть, просто – «текстами». Можно и о самих рифмах вспоминать лишь от случая к случаю. Потому что – нет закона. Закона нет. Сплошь Поправки. Заступы за пограничную черту. Как и жизнь – слабым не по плечу.
Из книги «Стихи» (1993) с добавлениями
Тысячеустая, пустая
Тыква катится, глотая
Людские толпы день за днём.
И в ничтожестве своём
Тебя, о тыква, я пою,
Но съешь ты голову мою.
1968–1972
«Что же ты, головотелый…»
Что же ты, головотелый,
Легкий сахар не грызешь,
А на стеночке, на белой,
Всё отшельником живешь?
Что же ты, головопузый,
Всё скучаешь и молчишь?
Разве только с пьяной Музой
В серой щели переспишь.
Ты ее, как муху, ловишь,
Паутинясь целый век.
Тёмнотелыш, тёмнолобыш,
Насекомый человек.
1968
«Страшнее нет – всю жизнь прожить…»
Страшнее нет – всю жизнь прожить
И на ее краю,
Как резкий свет, вдруг ощутить
Посредственность свою.
Как будто ты не жил,
Соль мира не глотал,
И не любил, и не дружил,
А только дни терял.
Как будто ты существовал
В полсердца, в пол-лица,
Ни бед, ни радостей не знал
Всем телом, до конца.
И вот – поверь глазам:
Как соль, стоит стена…
Ты был не тот, не сам,
И словно соль – вина.
1968–1972
Полудух, полудевка – холера
Ртом огромного размера
Ест немытые овощи
И человеко-траву.
И бессильны руки помощи,
Если рядом, наяву,
Блуждает эта дева,
Неся зерно пустыни,
Чашу огненного гнева
И невымытые дыни.
В час, когда за чашкой водки,
В разговоре о холере,
Тратя мысли, тратя глотки,
Ищем легкого экстаза,
Неужели в наши двери
Светлоокая зараза,
Крадучись, войдет?
Лето 1970
Она – Эриния, она – богиня мести,
И крови пролитой сестра.
И она в курортном месте
Появилась неспроста.
А мы – курортники, мы – жалкие желудки,
Населяя санаторий,
И жуя как мякиш сутки,
Ждем таинственных историй.
Мы здесь избавлены от уз
Работы скудной и немилой.
Нам дал путевки профсоюз,
Чтоб запаслись телесной силой
И, бодрый разум обретя,
Существовали б как дитя.
О, южное море и горы —
Пейзажи как на открытке,
И красавиц местных взоры,
И прохладные напитки
В час жары, а в час прохлады
В садах работают эстрады,
А ещё по вечерам
Закат работает пурпурный
И корабль литературный
По морским плывет волнам.
И мы – курортная земля,
Руководимы чувством меры,
Но аллегория холеры
Сошла на берег с корабля
И свои дурные овощи
На базаре продала,
И раздался крик о помощи,
Крик «Спасите! Жизнь прошла».
Смятенье. Все уносят ноги
На север. К здоровым местам.
И аллегория тревоги
Бежит за ними по пятам.
А в санатории – скандал:
Боимся моря, пляжа, пищи…
О, кто Эринию позвал?
И месть за что? Мы сердцем нищи.
Мы скромно жили. Мы служили
И боль напитками глушили,
И Эрос нас не посещал.
Лето 1970
«На улицах летнего света…»
На улицах летнего света
Пить воду и яблочный сок,
Шататься без толку, шататься,
Забыться, не слышать стараться,
Как дышит развязанный где-то
Смертей и рождений мешок.
Как страшен бывает ребенок
Для жалких, никчемных отцов,
Так время сквозь боль и спросонок
Пугает – и прячешь лицо.
На улицах сорного лета
Экскурсии, игры детей,
И боль от животного света
Грядущей любви и смертей.
Читать дальше