Юрий Зафесов - Ячея

Нет, не попросту притча молвится – колом в спину сразили молодца. Слух глух. То не бело проплыло облако – то крестом осеняя олуха, взмыл Дух. Он клубясь долетел до родины, там пророс меж кустов смородины лопух.

…Фиолетовый филин ухарем на воздушных ухабах ухает: «У-ух!»

О ржавый желоб скрежетал, штакетник с хохотом шатал под вечер ветер. Густела, громоздилась хмарь, метался, вспыхивал фонарь меж корчей веток. Я находил знакомый путь в густую радостную жуть – в замшелый флигель. Над ним безвременье сошлось, не чуя собственную ось, вращался флюгер.

У входа – ступа и метла. Здесь ненаглядная жила, горя лампадой. У колченогого стола я, захмелевший от тепла, ей в ноги падал. Колени, руки целовал, о целом свете забывал, смеялся, плакал… Живые плавились тела… Звон. Купола. Колокола. Дымилась плаха.

Я, проходя внезапным сном, воспринимал публичный сонм тяжелым сердцем: не знал, за что меня казнят, мою желанную сквернят единоверцы.

«С любовью, милый, умирай!» – И сон, и чох, и птичий грай сцепились разом. Она склонялась надо мной, шепча: «Мужчина, мальчик мой, восстанет разум. Доброжелателен и прям, ты не к моим придешь дверям – встречать устану»…

Я утирал холодный пот, а у печи снежище-кот лакал сметану. Плясали блики на стене, необъяснимые во мне болели струны. Махало крыльями белье, в саду полчилось будыльё, сгорали луны…

Я брёл столицами, хандря, кляня и смерда и царя, гасил светила… Путь без любви не обрести, и нет обратного пути – судьба вместила.

Как ненаглядная жила? Зеленым пламенем зола в ответ шептала: «Ждала. Но стало тяжело, и научилась делать зло – молву шатала. Учила маленькую дочь, как слезы в ступе истолочь. И дочь умеет».

…Я в сад прокрался, поздний вор. Слышнее, ближе звездный хор. Как встарь темнеет.

Что такое счастье? – Я спросил у деда.

Бородач плечистый в жизни все изведал.

(из стихов отца)

Спит кремнистый аул в полыхающей мгле.

Спит винтовка черкеса под буркой в чехле.

Спит широкий кинжал, как младенец, впотьмах.

Спит неслышная шашка в сафьянных нахвах.

Прадед мой! Я нашел твой отчетливый след,

сотню диких, отчаянных, взмыленных лет,

вспенив гриву, зрачкастый храпел аргамак.

Память крови – в столетьях пылающий мак.

Прадед мой, расскажи мне о счастье земном,

что лежало в ладони ядреным зерном.

Помоги мне судьбу от начала прочесть,

ведь не только же ржавь и не только же месть!

Ты о жизни своей знаешь всё наперёд

и о смерти… молчанья настанет черёд…

Покосился на мой запыленный погон…

Глух джигита язык, скуден гласными он…

Надо мной забурлили во тьме облака.

– Я не знаю, Нашхо, твоего языка!

Повтори, уходя далеко за Кубань,

может, что-то сумею прочесть по губам

через жизнь, через ров, через прорву огней…

«Счастье – юность!

Поймешь, когда вспомнишь о ней».