Юрий Зафесов - Ячея

«Сё будет Идол, – Вера возмечтала, —
и здравый смысл меня не помрачит:
я сотворю Матрешку из металла —
металл звучит, а дерево молчит»…

Восстанем из-под плит, из-под забора,
и тот и этот свет объединим.
Жизнь – сон во сне: шатер внутри Собора,
потом – Шатер, распахнутый над ним.

Что наша воля? Стежки да дорожки,
разбойный свист из четырех углов,
январь, февраль и март…
Внутри Матрешки
звонят по нам все семь колоколов.

Убежали кряжи и отроги
в щурый край ощеренных щедрот.
Испарилось войско по дороге
и побило градом огород.

Глас небесный занемог от скуки,
но не пласт он поднял, а лоскут
там, где терракотовые руки
из корней Иное Небо ткут.

Начуть возник из ниоткуда,
чуть позже высветлился весь.
«Нет, я не Он и не Иуда
Невесть откуда ждите Весть!»

Кто это был? – как в землю канул.
Но мироточит много лет
и влажный птичий след на камне,
и в чистом поле – зверя след.

К мостку с перильцами шагну,
представ бомжом или клошаром.
И сеть набросив на луну,
обзаведусь воздушным шаром.
Воскликну громко: «Тру-ля-ля!
Парю! Прощайте, проститутки!»

Как шарабан гремит Земля
двадцать четыре часа в сутки.

К поминальному пиршеству
умерших не пригласили,
второпях возвестили:
«сквозь них прорастают леса»:
мужики растворились
в безмолвии стылой России,
и «ау!» ни «ау!» —
только бабьи звучат голоса.
Из разломов земных
не слышны ни мольбы, ни стенанья,
припорошило всех
кто рассудком и духом ослаб.
Только вой леденит,
только вехи меняют названья
на краю бытия,
здесь, на родине каменных баб.

Я орёл, а ты, конечно, решка.
И, покуда молодость была,
на земное выпадало редко,
чаще выпадало на орла.

В огороде выдернута репка.
Родничок забился под скалу.
И теперь возобладала решка.
Чистит перья стёртому орлу.

Не надо злобиться напрасно!
Подальше спрячь сковороду.
На Благовещенье и Пасху
не мучат грешника в аду.

И вошь не водят на аркане
по праху канувшей казны.

Правитель Евротаракани
и Скандиназии-страны
живу в неведомых наделах
с душой юнца и старика,
козырной картой «семь на девять»
бью подкидного дурака.

От високосных первых чисел
дрожу, как пыж в дробовике.
Мучитель-умопомрачитель
ночую в Каменном Цветке.

И от острога до Сварога
бреду беспечный и хмельной.
Чтобы тебе была дорога,
до гланд протоптанная мной.

Как поживаешь,
сюжетом изломанный автор?
«Черную печень из чана извлек печенег…»
Я захрипел на крепчающих стропах метафор,
как куропатка в бесснежье родящая снег.

Завтра моё озаренье отдастся другому.
Кто незахламлен – удача приходит к тому.
Я иногда успеваю добраться до дому
прежде, чем дом успевает отчалить во тьму.

Именно в доме, в Дому, совершаю обходы
верфей, причалов и швей по шитью парусов.
Я проверяю насколько крепки эшафоты.
«Светел колодец,
но Каменный Град густопсов…»

Он от меня
перейдет по наследству к другому.
«Не мельтеши!
Ушибайся, блуждая впотьмах!»
…Я иногда успеваю добраться до Дому,
прежде
чем Дом успевает рассыпаться в прах.

– Как там со смыслами, Зоил?
Жизнь есть обмен на шило мыла?

Сижу, внимаю: волк завыл,
потом под ребрами заныло.
Я, жесткосерд и сероглаз,
от лунной изнываю жажды.
Пытаюсь жить как в первый раз.
Когда б не жил уже однажды…