Юрий Зафесов - Ячея

По суху аки… Штормящий своё разумеет:
вот вам свобода, но в щепы шаланда и бот…
Тварь дребезжащая многое право имеет,
приотстранясь от иных невозможных свобод.

Покуда шло крушенье мира,
я во все щели влез без мыла,
усатый рыжий таракан.
Не шел к больным и старикам,
и не глотал я дух распада.
Ведь старики сошли до ада:
людская, лучшая рассада
не уцелела в сшибке тел.
Я в детство к старости летел.

И ты пошел на звон колоколов…
И я увидел: этот звон малинов.
В тот самый миг поверх людских голов
происходила схватка исполинов.

Раскосый облак – облак Челубей
теснил к обрыву облак Пересвета.
И белый пух летейских голубей
листал страницы Ветхого Завета.

Перечисляя, кто кого родил,
дьячок гундел похмельно и надсадно.
И странный смысл в столетьях пробудил:
бойцы, сошедшись, разошлись внезапно.

И, поклонившись разом до земли,
к иным тысячелетиям примерясь,
они, обнявшись, на закат пошли
превозмогать жидовствующих ересь.

Из опрошенных
Аристотеля знают немногие.
Человек триста – из ста.

Когда затем
в России вспыхнул свет,
за всем за тем,
что шло,
казалось, прахом,
я отвечал
вопросом на ответ:
– Всем по заслугам?
А небесным птахам?
А Божьим дудкам?..

– Этих пощади! —
кричала роща
голосами века,
и чуткий филин,
ухавший в груди,
изобличал
в прохожем человека.

И вёл меня
сквозь снег и холода
навстречу
созидавшему таланту,
не дожидаясь времени,
когда
остудит ветер
Огненную Лампу.

Жар мимолетного родства
отведав из янтарной чаши,
чадящий светоч мастерства
блуждает в сумеречной чаще.

Подслеповато прогорев,
печальник, сумрак стерегущий,
не узнает родных дерев
лишь оттого… что тени гуще.

Жили-были скирд да хуторок,
но затем состарились в горниле.
Мы с тобой ходили вглубь дорог.

А теперь в густом и липком иле
варим вар в неверии и зле
с каждым часом – смыслами короче.
Странный морок бродит по земле,
застилая выжженные очи.

Странный морок также одинок.
Жил как не жил – пыхнув, затихает.
А в пустых глазницах огонек
чуть забрезжив, тотчас затухает.

Се чекушка.
Суть четвертинка.
Откровенье
для чистых вен.
Жук-хитиновая скотинка,
как ты,
право,
поползновен!
Я доверье тебе внушаю,
Верещагину-щипачу.
Я лежу,
тебе не мешаю,
небо веточкой щекочу.
Кыш, одышный,
сойдешь на клейстер!
Дай мне слышать
поверх оград
как вершины
колышет ветер,
Вертер,
вешатель,
ретроград…

Три сына – трясина.
Три дочери – троеточие.
А ты – босяк, ни так ни сяк,
глотка волчья России,
троеточие трясины…

Пусть годы проносятся мимо!
Пора, брат, щетиной к звезде,
в просторном гнезде серафима
заняться резьбой по воде.

Пора выходить из метели,
пропившись на братском пиру,
в лучах золотой канители,
в сквозном изумрудном бору.