Борис Большаков - Сердце трубадура

Любое действие – атака
на страх и – прочие черты:
перечитаю всё – до знака —
и – встречу тень феличиты.

Я – не любитель оправданий,
мой дух – не прячется на дне,
но – в ритме самообглоданий
я зачеркну частицы – «не»…

Я – сам – источник отрицаний —
пустил безумие в кровать,
и – радость искренних мерцаний
я начал – са́м – минусовать.

Почти – сомнёт, заамплиту́дит
непокорённая среда,
почти – на зеркале не будет
дыханья влажного следа…

Кому-то – ла́дится и спится,
и – ночь – спокойна, и – верна́…
Лежит на простыне частица
и – без труда – лишает сна.

14—15.09.19

Легки́ воздушные потоки —
мотивы ма́ршевых идей…
Но все бывают одиноки
в толпе навязчивых людей.

В глазах поэта и солдата —
цветы – разли́чно – зацвели…
Что было дорого когда-то —
теперь валяется в пыли́.

Пейзаж – изменчив и зависим —
от смыслов – то́рта и кутьи,
от воздержания и писем,
и – настроения судьи́…

На ре́ках – мелких и глубоких —
один и тот же лунный вид,
но для тупых и однобоких —
в обед – Аврора не горит.

Не подавись альтернативой,
но и не бойся сунуть нос:
за полудохлой перспективой
должно́ быть что-то бе́з заноз…

Всё будет правильно, когда ты
поймёшь, что счастлив и здоров:
ищи свои координаты
среди бесчисленных миров.

Среди блуждающих скоплений —
твои планета и цветок…
В клешня́х потерь и сожалений —
не прерывается поток.

Виток – ещё один – по рунам,
под шёпоток – почти что вслух:
не спишь, ошпаренный паруном,
переводя обратно дух…

На час назад, когда не больно,
когда не страшно, и – смешно
играл поток – бесперебойно,
как самодельное вино…

Стояли друг напротив друга,
тянули сеть, шумел поток,
да только лопнула оттуга
и – развязался узелок…

Жизнь – что-то вроде ипподрома —
проходит в дёрганных бегах:
из одного мы вышли дома,
теперь – на разных берегах.

Фортуна кинулась шалавой
к тому, кто ехал впереди,
и – он, косой и шепелявый,
её касается груди.

Досада – громко и беззвучно:
как ты, хорошая, могла?
Ты – ожида́емо и су́чно
под что-то чёрное легла…

Легки́ воздушные потоки,
но эти строки – тяжелы́,
и – мысли – рва́ны и жесто́ки,
и – далеки́ от похвалы.

Цветная пишется картина —
в воспоминаниях твоих…
Но – вот – постро́илась плотина,
и – перекрыла
этот
стих.

25.07.19

В пе́сенке колыбельной —
нача́ла нет и фина́ла:
я – снова не свой – от капели,
от – голосов и – боли…

В ра́мочке самодельной
вырезка из журнала:
«Саврасов. Грачи прилетели»…
Начать рисовать, что ли?

Начать говорить цвета́ми,
раз слов уже – не хватает?
Со школы – гуашь на полке
в родительском доме – в ждущем…

Я строки менял местами,
об этом – никто не узнает…
Рисунок – от пят – до холки —
всё выскажет – взгляд имущим.

Не хочется объяснений,
не хочется оправданий,
не хочется заблуждений,
не хочется быть причастным…

Не хочется обвинений,
ни про́махов, ни – попада́ний,
ни травли моих приведений…
Не хочется быть несчастным.

«Саврасов. Грачи прилетели».
Картины – мои око́шки…
В одном полновесном шаге —
весна и цветные сны.

Я – будто прирос к постели,
на сердце – скребутся кошки…
Мне видится: «Верещагин.
Апофеоз войны».

04.03.19

На языке – косые речи,
и на носу – отбитый час,
и на полу – цветы и вещи,
и на стене – звериный пляс,
и на двери́ – «не беспокоить»,
и на груди – «не кантовать»:
пусть говорят «ломать – не строить»,
я – буду строить и – ломать.

Я собираю снова, снова
свой искалеченный скелет,
свой облик – с и́скры – до покро́ва,
но – не воро́тится портрет.

Он – окончательно разобран,
детали – сгинули в щеля́х
в полу – остался полуобраз,
застрявший в каменных нулях.

Мне нужно время – без агоний,
без самоедства и – тоски…
Держу, чужой и посторонний,
что – были рядом и близки…