Павел Бессонов: Личное мнение

Над серыми тяжёлыми домами
Разлёгся вольно утренний покой.
Опять меня встречаешь ты дымами
Задолго до рассвета город мой.
Блестит зеркально хмурый лик Азовья,
Не тронутый низовкой поутру.
И смог обвил унылой лентой вдовьей,
Протянутые к небу шеи труб.
Полоска света мутного востока
Рисует дня расплывчатую тень.
Рыбак у заводского водостока
Раскинул снасть, надеясь, что за день
Десяток рыбин, от фенола сонных,
Заплещутся на дне его садка…
Завёрнутое в радужную плёнку
Уносит время под мосты река.

То, что в Сорочинцах раз в году,
У нас каждый день суетой заполнен.
Товары в продаже любые в ходу,
Названий – невозможно запомнить!
В любую погоду, какая ни есть,
Кипит толчея – и в сушу, и в слякоть.
Всегда покупатель стремится пролезть
К товару – потрогать, полапать.
Бабуля, которой что гривна, что «рубель»,
Прищурившись, осматривает полки.
И пышная дама при кольцах и в шубе
Неспешно отсчитывает медяки.
А это чиновник, одевшись поплоше,
Торгуется – выбрать крупнее яйцо…
Вся независимость вышла на площадь,
И вся демократия налицо.

Пала Бастилия, Зимний взят,
Белый Дом почернел от дыма
А у пивбара мужчины стоят –
Жизнь, она, братцы, непобедима!
Кучма сменил на посту Кравчука,
Мы же имеем то, что имеем.
Так оно будет всегда, пока
Все поголовно не поумнеем.
Беды растают тогда, как воск.
В домнах остывших засвищут пташки.
Каждый получит отдельный киоск,
А на полях зацветут ромашки.

Заморозков нет ещё, и в этом прелесть
Прохлады ночей, когда вдыхаешь прелость
Листьев, покинувших свои насесты
Для выбора на почве уютного места.
А днём, при свете, посреди народа
Привилегия – можешь присвоить всё,
от и до.
Всё пространство, вошедшее сквозь хрусталик
Глаза, без искажения стекла кристаллом.
Если нет ветра, живёшь за счёт
Лета, вернувшегося за позабытой на
Подоконнике запечатанного окна
Бабочке, завершившей здесь свой полет.
Ветер меняет настроение враз.
Никуда не деться от реалий – осень!
Наступают сумерки в шесть, а в восемь
Вечера полная темь. Хоть выколи глаз.

С утра, когда ещё так темно
За окном, как в глубокой яме,
Слышу, как трутся одно об одно
Деревья, держась друг за друга корнями.
И ухо ловит грохот и вой –
Диалог недовольного моря с ветром.
Солнце, обрамлённое бахромой
Разорванных туч, стремится к рассвету,
Чайки лапками крестят песок
Пустынного в это время пляжа,
И каждая готова сделать бросок
К волне, увидев её поклажу.
Укаченной рыбки раздутый каркас
Лежит на виду, пейзаж нарушив.
Слезою туманится рыбий глаз
Глядя печально на море от суши.

По утру подымается ветер-южак
И на берег ползут ноздреватые льдины.
Дремлют лодки в проржавленных гаражах,
Сохнут сети, ажурные крылья раскинув.
Отрезает стальной колеи полотно
От шумихи базаров, от пёстрых лавчонок,
Но известно и здесь о делах в казино,
И о модах новейших фартовых девчонок.
Руки гаванских леди блестят чешуёй,
Но окрашены ногти их модно и ярко
А во что приодеться им есть, и шмутьё
Купят им мужики, и другое – в подарок.
Хаты к морю вплотную приникли не зря,
Хоть песок и ракушка заполнили землю.
Ещё затемно в лодках ревут два «Вихря»,
А к обеду уж парни усталые дремлют.
Опускается вечер и солнечный диск
Проплывая над морем, спадает за кручи…
Над Слободкой и Гаванью месяц повис,
Словно камбала, взятая сетью паучьей.
Здесь и раньше так было, лет сто, например,
Жизнь текла, сохраняя природный обычай.
Ей что прошлого боссы, что нынешний мэр.
А главенствует то же – морская добыча.

Солнце в море утонет без всплеска. И сразу
Темноту надвигает, как штору, восток.
И звезда, до того неприметная глазу
Проявляется, словно из почки росток.
Опустевшего пляжа унылая серость
Укрывает дневного безумства следы.
Прихотливое кружево пены оселось
Намечая границу земли и воды.
Это время моей непонятной печали.
Неподвластной ни чувствам моим, ни уму.
Я стою у воды и как будто прощаюсь
Навсегда с этим миром, ушедшим во тьму.
Всё вчерашнее стало песком и золою,
Не разжечь огонька, не прочесть письмена.
Всё, что будет – укрыто под гладью морскою,
Адреса всех восторгов, всех бед имена.
Знаю, завтра с утра, нарушая границы
Море будет метаться, взрывая песок…
И на пляже ожившем едва ль сохранится
Неглубокими ямками след моих ног.