Николай Глазков - Избранное

Жизнь —
путевка в Сибирь,
И грехов отпущение,
И морская вода.
Жизнь люблю
не за быль,
За одно ощущение —
Взгляд, направленный вдаль.

Книги в сонме лет летевших
Как огни горят.
О крушение потерпевших
Книги говорят,
Что хотя валы горою
Вились в общий вихрь,
Но центральные герои
Не тонули в них.

Мой любимый писатель еще не рожден,
Он еще затерялся в веках.
Я учителем сделал его и вождем,
Для меня он Юпитер и Вакх.

И другие еще, но не только они.
Он — еще, и еще, и еще.
Он волнует, но впятеро больше манит,
Как число, потерявшее счет.

Мой любимый писатель — и дьявол, и бог,
И писатель минувших веков.
Он Шекспир, Пастернак, Маяковский и Блок,
Достоевский, Гомер и Глазков.

Опять классический сонет
Навис проблемой для поэта,
И от сонета спасу нет,
И от сонета спасу нету…

Ты за сонет, а я — за нет.
К чему поэзии все это?
Долой сюсюканье сонета!
Бросай сонеты в Лету лет.

Бросай сонеты, не зевай,
Пускай они исчезнут в бездне.
Другие жанры называй
И сочиняй другие песни.

Прими совет —
Забудь сонет.

Явления сужать
Не буду рубежи.
Привыкли люди рассуждать
И не привыкли жить.

Завязли в книжные лиманы
И утонули в иле.
Как много вы прочли романов
И мало как любили!

Я хочу, чтоб все были поэтами,
Потому что поэзия учит,
Потому что Это мир
Настоящих и лучших.

Ночь легла в безжизненных и черных,
Словно стекла выбил дебошир…
Но не ночь, а — как сказал Кручёных —
Дыр-Бул-Щил.

Под мостом легли густые тени,
Распластав полозья плоских крыл.
В это время хохотом хотений
Мир химер художника покрыл.

И художник сам тому не верил,
Расточая бисер дуракам,
Но в такие дни обычный веер
Поднимает ураган.

И художник, в море непогоды
Ожидая, миром овладел,
И тогда сверкнули пароходы,
Ночью — пароходы по воде.

Я чувствую грохоты нашей планеты
В Китае, в Испании, даже в Марокко.
Не хочется быть поэтом,
А хочется быть пророком.

Чудесная истина эта —
Отнюдь не случайная фраза.
Кто званья достоин поэта,
Тот видеть сквозь годы обязан.

Не бойня обманутых наций
Кровавыми буквами крупно
Заглавием книги событий
На грани веков зарябит,—

Напротив, иных ситуаций
В ту книгу войдет совокупность,
Которая будет в зените
Иных исторических битв.

Осторожно. Окрашено —
И не вешать приказов:
Сумасшествие Гаршино
Залегло, как проказа.

На Помпеи Везувия
Поднимается лава
По местам, где безумие,
Совершенство и слава.

Ветер воется дующий
В паруса несвободы.
Чепуха. Я войду еще
Под победные своды.

Арабы, арбы, рабы,
Двугорбых верблюдов горбы
Смешались в пустынной тоске
И утонули в песке.

А желтое небо там,
Как желтого цвета раб…
«На базаре что хочешь продам», —
Говорит арабу араб.

Река текла в ожесточенье,
Транжиря облаков труды,
Ее поспешное теченье —
Сокрытый умысел воды.

И не вникая в суть фразера,
Что тратит воду, речь оря,
Вода текла во все озера,
А большей частию — в моря.

Дано ей снова превращаться
И в облака, и в снег пурги;
Но я не буду возвращаться
К тому, что было у реки.

Ничего про женщину
не надо ведать,
Кроме имени.
Остальное можно видеть
Или трогать.
Имя женщины —
названье любви,
А любовь —
лишь чувство без названья.

Покуда карты не раскрыты,
Играй в свои миры.
И у разбитого корыта
Найдешь конец игры.

И, утомленный неборьбой,
Посмотришь на ландшафт,
И станешь пить с самим собой
Стихи на брудершафт.