А вот в жизни ему все-таки удалось взлететь в небо истинной поэзии.
«Прошедшее прошло и миновало…»
Прошедшее прошло и миновало,
Оно уж не вернется никогда,
Но для меня не все еще пропало:
Пропали лишь минувшие года.
1934
Рекламы города цветут
Движеньем и огнем.
Четыре девушки идут
И думают о нем.
А почему не обо мне,
Чем хуже я его?!
Ничем не хуже, но оне
Не смыслят ничего.
1933
«Есть много в миру баллад…»
Есть много в миру баллад
И много в быту болот.
На всех площадях парад,
Все реки проходят вброд.
На всякого Цезаря — Брут,
Во всякой науке Евклид,
И к адской стене припрут
Граниты могильных плит.
1937
«Как из чернильницы вино…»
Как из чернильницы вино
И откровенья с наковален,
Я в мире — как никто иной,
И потому оригинален.
Но все ж судьбой неповторимой
Себя напрасно я томил:
Не все пути ведут из Рима,
Но все они приводят в мир.
Что было там? Бесславья копоть,
Непобедимая тоска.
Что верность средствам? Лишь окопы.
А верность целям — то войска.
Довольно жить на почве зыбкой,
Препятствия не сокруша.
Я сознаю свои ошибки,
Что значит — их не совершал.
1937
«Пьяный ушел от зимнего холода…»
Пьяный ушел от зимнего холода,
Пьяный вошел в кафе какое-то,
Словно в июльский день.
Стопка, другая, и третья, и пятая,
Пьяный смеялся, падая,
Задевая людей.
Пьяного выволокли на улицу,
Лежит человек на снегу и простудится
Во имя каких идей?
В морской утонувши пучине,
Мог быть достоянием крабов
Иль где-нибудь в знойной пустыне
Рабом разъяренных арабов.
Не раз на съеденье акулы
Его обрекали матросы,
Но он им сворачивал скулы,
Спокойно куря папиросы.
Не раз с берегов Сенегала
Ему угрожали кончиной,—
Он вешал посланца-нахала
На длинном конце парусины.
Он грабил далекие страны.
Под жизни скитальческой склон
Залечивать старые раны
Поехал на родину он.
И смерть восприял на постели
В одну из морозных ночей,
Под северный ропот метели,
Под сдержанный шепот врачей.
1937
Люди бегут на лыжах,
Желая кому-то добра.
Налет на цинковых крышах
Солнца и серебра.
Так лет а пролетали.
Хотелось хорошего мне б!
Но цинком струит планетарий
Изнанку каких-то неб.
Смотрит на город витрина,
Ни холодно ей, ни тепло.
Похоже на паутину
Треснутое стекло.
Загромождено мелочами
Теченье большого дня.
Люди не замечают
Ни мелочей, ни меня.
Если добраться до истин,
Ни одна трава не сорняк:
Пусть бесполезны листья —
Значит, польза в корнях!..
Много стихов сочинил я
Про то, как жизнь хороша.
Пальцы мои в чернилах,
Пальцы, а не душа!
1938
Черный ворон, черный дьявол,
Мистицизму научась,
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, черный час.
Я спросил его: — Удастся
Мне в ближайшие года
Где-нибудь найти богатство? —
Он ответил: — Никогда!
Я сказал: — В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда.
Все же буду я любимым? —
Он ответил: — Никогда!
Я сказал: — Пусть в личной жизни
Неудачник я всегда.
Но народы в коммунизме
Сыщут счастье? — Никогда!
И на все мои вопросы,
Где возможны «нет» и «да»,
Отвечал вещатель грозный
Безутешным: — Никогда!
Я спросил: — Какие в Чили
Существуют города? —
Он ответил: — Никогда! —
И его разоблачили.
1938
Всем смелым начинаньям человека
Они дают отпор:
Так бюрократы каменного века
Встречали первый бронзовый топор.
Им злоба затаенная дана,
С какой они смотрели на
Первого русского летуна,
Когда тот прыгал с колокольни Ивана Великого.
Они иначе не могли смотреть,
Их мысли были мелки и плох и ,
Они всю жизнь готовили мне смерть
И не печатали мои стихи.
Читать дальше