Петр Альшевский - «Играя с мраком блюз»

на берегу ручья

болота

храпит буддийский элемент.

Ему не снится волк с младенцем

долбящим зверя по спине

«Скорее, серый! Ну! Алле!

Как мне еще тебе поведать

что скорость гибельно мала

прибавь, дружище!

Будем бегать!

А от кого… не знаю… На!

Тебе со злости по затылку

лети, несись – вот твой удел

прими удары, как прививку

от нужных

мелких

славных дел».

С собой вечернюю прохладу

ты принесла

слегла

болеешь – я где-то тут.

Мы тоже здесь.

Поговорим, побьем посуду

жуков погоним из щелей

на колокольне звонарей

держащих небо за пижона

все птицы знают – что нам с них

худой потомок патефона

гоняет диск шумов степных

и плюс валторна. Стены в шоке.

Застыли, кончили дрожать

куда идти им?

с кем плясать?

я почешусь об вас скулою

не уходите.

Будьте мною

по части чувств к тяжелой правде

вдавившей голову меж плеч

так хорошо? Сгибай, калечь – я виноват

меня не слышно

орал во сне: «Вставай!»

не вышло.

Земля остыла, мозг горит

любовь забылась. Возвратилась.

И стало хуже.

Холеным пуделем затявкала эстрада

полезли в зал мартышки с баобаба

мой телевизор пролетел семь этажей.

Отжил свое. Прибил, если прибил

кого-то незнакомого с усами

набитого лиричными стихами

для быстрого захвата женской плоти

перед инфарктом от кряхтенья хора муз.

С сомнений началась поэма.

На лист ложится тень от головы

в ней стонет тундра —

редкие костры задуты беспощадными ветрами

затоптаны железными слонами

ведомыми с дистанции прогрессом

компактным пультом в крошечной ладони

сестры камней, уснувшей подо мной.

Я умираю. Трогая ногой

фанерный выступ на конце ее кровати

Юпитер, где ты?

и к какой вселенской дате

ты дашь свободу спутникам своим?

Она нужна.

Увы, не только им

мне не проснуться, если я не верю

кому-нибудь – себе? Исключено.

Морфей пусть вставит палицу Орфею

пролезет

знаю

много

ничего

промокший светлячок глядит из тины

я позову его со мной смотреть хоккей

следи за шайбой, братка

не умней

спокойно лезь на левое колено

на правом, как я вижу, надоело

тебе впиваться в мой второй экран

я первый выбросил.

Пошел он на таран

с бредущей мимо черепной коробкой.

Как крики? Их я не расслышал.

Мне помешало волненье в часах

пробивших отбой безвременной силе

накопленной сердцем за ночь ожиданья

сигнала с луны, стоящей героем

на страже небес – мы вольемся в них морем

чернеющей крови, крепленого пойла

прозревшим паяцам судьба подневольна

Индия свистнет

запылает на карте

езжайте ко мне, неустанно стегайте

ленивых быков из светящейся яшмы

становитесь людьми без страха очнуться

и громко взреветь от пейзажа под дубом

где вас обучает компьютерным играм

седой патриарх в монастырской спецовке

знающий дело

бурчащий массовке:

«Не заслоняйте поникшего бога

братайтесь с надеждой увидеть мессию

он выбирает не нас

не Россию

погода чудесна. Стрельба – к переменам

сытая жизнь разгоняет по венам

неверие в близость ужасной развязки

положат мой труп не на снег

на салазки

протащут их лесом

рванув, опрокинут

сейчас я здоров, но не меньше покинут

гляжу в свою суть, как Коперник на звезды

сподвижники серы

тупы, малорослы

ноющий свет закрепляет желудок

танцующий Кришна туманит рассудок

я бы порвался гитарной струной

будь я храбрее. Будь я собой».

Радуга сверху, ноги в тепле

пожелтевший лазурный, тебя не понять.

Меня не унять

я родился таким

в надвинутой шляпе, со шрамом над глазом

ломающим кактус нетвердой рукою

накормлен землей

обеспечен иною

гордостью места, куда мне вернуться

еще предстоит, налакавшись из блюдца

кислящей отравы, непальского яда

я – атом, блоха

истребитель, монада

простуженный Лейбниц догнал меня в мыле

«Мы это были? Не мы. Мы не были.

Казалось, что будем, но сбились с дороги

взывали к свинье

обивали пороги…» – я не дослушал.

Запомнив в лицо, монотонно пошел

познавать себя дальше транзитом до сфер

недоступных для взглядов

строителей тиров с живыми гусями.

Завтра я встану. Сегодня я лягу.

Лоб источает соленую влагу

сотру ее платьем, забытым Еленой

она в меня верит.

Загрустившей Сиреной манит принять