Петр Альшевский - «Играя с мраком блюз»

измучен царевич, возвышен Борисов

«Мне, ратоборцы, с низов не подняться

парни с икон разрешают смеяться

конь из пластмассы сипит на комоде

кобылу прося в издаваемой ноте

она диковата и столь одномерна —

закрашенный глаз

одиночество, скверна

отсутствие секса, дурные порывы

все, как у нас

что не очень любимы».

Волга-река, могучая масса

бросай нам на берег жирных лещей

кости твои.

Взяли пакет, сапогами дочавкали —

не брезгуй

прими

возроди

ты велика и шевелишься

смываешь намокшие ценники

с чешуйчатых спин водолазов.

Что ищете вы, христиане?

Амброзию в общем стакане?

Тучу на лысину друга?

Кортик на поясе черни?

В муть погружаясь

назад вылезая

рыбы-коряги, родня Будулая

цыгане взирают на вас из засады

гитары для драки, нервы – канаты

набросятся кучей без песен

без танцев

наркотик в крови

отвага повстанцев —

земной муравей, наделав детей

уходит к деревне.

Не ноет, не злится

за любовь он не платит

подсевшего солнца

на жизнь ему хватит

собаки к нему безразличны

лояльны

нажимы сапог импульсивны

фатальны

политика неба везде справедлива

расправься, полынь

рыдай, дева ива – в гнезде на тебе

в ветвях твоей сути засел человек.

Потный гном из Джибути.

Туристом проехав весь запад планеты

прибыл в Россию, привез кастаньеты

тумц… лумц…

приглушенно, свободно

счастье шумящих непрочно, условно

штаны на коленях протерты до дыр

словно бы в церкви стою, вижу мир

свисая над бездной.

Свет, продолженье, как бы поверить

ринуться вниз, не разбиться

похерить

тревоги нутра, вонявшего луком

я из таверны с рыгающим звуком

вышел в семь двадцать

машины бежали

яркие леди говнищем дышали

топали ножкой, сипя в телефоны

давали понюхать собакам флаконы

парфюм из Парижа

коробка оттуда

сами духи плод Китая – валюта

очень нужна наследникам Мао

красное знамя, вершение Дао

робкое, скорбное – что остается

крикнули, слышал, гибель колодца.

Он пересох

высох, как роза

у бодрой старухи, летящей с откоса

хлопотной жизни

поисков чувства

над головой замигавшая люстра

ночь бесконечна.

Холодные руки покойников гладят

распухший живот пивного святоши

хлеб зачерствел, свинина протухла

вся радость в джазе

опьяневшему мало

кого из нас ждет после смерти Вальхалла

козел не проблеет, пророк утаит

признавшись хозяйке

где сколько болит

встанет под солнце с ручной обезьяной

посадит ее к себе на плечо

все это наше

взирай

наполняйся

сшибающим вихрем открытых путей

ты меня знаешь, я пленник костей

вырваться можно. На миг, на минуту

полета в бурьян

ходьбы к абсолюту

добрая, верю, ты добрая

проснись, обезьяна беззлобная

времени мало для правильной

постановки вопроса создателю

сил еще меньше для выдоха

гнили, что нами накоплена

годами метаний по глобусу

чтением мыслей бетонного

постамента житейской премудрости.

А кто-то, кто-то, кто – за что?

так надо, сын – кто ест, кто ждет

кто без закуски

белье спадает, страсть сильна

зима небрежна

замела

она не всех – Борисов спасся.

Зачем? не понял.

Его не гнет стремление стать больше

в вопросе разума и мыслей

мешавших быть самим собой

принцесса хнычет

за горой

тщедушный вепрь ее боится

научен жизнью, сбит с пути

приду, направлю, погоди

мне только нужно влезть в штанину

и не в одну

наполовину

я уже справился с задачей

увидев триллер, взял баян

со мной прибудут шесть команчей

седьмой не сможет

очень пьян

трезвей меня, но Старый Бубен

тяжел под спиртом на подъем

колибри в ноздри

там объем

ну, отложи чего захочешь

он не посмеет возражать

коня, седло

не отыскать – пропил один или с врагами?

как долог день. Как ночь опасна

буянил, выл, все не напрасно

окраску воина не смоешь

лопатой гордость не зароешь

приснится сон, сойдет загар

останься, крошка.

Забудь навеки мои грезы

о дружбе с искренним индейцем

в удачный день я их с десяток

зову из вечности на чай

и наливаю в чашки водку

или покрепче – кто как хочет

я не хочу. Хочу, но хватит.

За облаками меня жди

оттуда смотрят кто чем платит

ревя: «Спаси и сохрани».

Проходит нищенкой суббота

глядит горгоной президент