Петр Альшевский - «Играя с мраком блюз»

старушке выпало везучей. Стать. Оказаться.

Меньше слов».

В период жалобного свинга

хохочут юные во мгле

срывают двери. Давят яйца.

Визжат от счастья на столе

хирург их режет. Вводит космос

примерной дозой через шприц

столбы виляют.

Из ноздрей наружу льется свет теней.

Друзья зовут. К себе, навечно

на спину млечного кита

она бескрайна. Смерть легка.

Дорога сводится к надежде

избыть печаль пустым ветрам

наполнить их и по газам

ломая кости

метя стены кровавой жижей потных тел

вон мотоцикл

не взлетел.

«Ага, ага. Угу, угу» —

вошел с хозяином в сосну.

Та устояла. «Почему… ты здесь растешь

ну, почему…» – он говорил, мигая глазом

еще живой.

Кудрявый, гладкий, осознающий, кто с косой

к нему подходит раз за разом

«Теперь останься. Будь со мной.

Поговори. Налей мне стопку

на посошок

потом бери

я ведь всю ночь хлебал зубровку

привык.

Убился. Пусть… Руби».

В проулках мечутся кортежи

министров, зомби, теледив

мамаши ссутся. Добрый миф

о них идет по всем каналам

лис оператор гонит мух

снимает гладь, твердя оравам

свиных сограждан: «Нужен дух.

Чтобы суметь. Поймав, заправить

свой манифест в ее нору.

Они достойны нами править.

Нагну я дамочку, возьму».

Угаснет лошадь. Вымрут сфинксы

скульптура, камень выйдут в пыль.

Ступай к окну

держись, бобыль

ты ежедневно рвал тельняшку

крича: «Я город! Я стою!»

но выпив жизни нервной фляжку

просел душой.

«Страдать… люблю…».

Минорный транс, остатки блюза

шерсть одуванчика во рту

по мостовой плывет медуза

моя.

Элен.

«Идешь?».

«Иду».

«Ко мне идешь?».

«Нет, просто мимо.

Напиться водки, если что.

Сломать качели в ночь разлива

зеленых луж над телом Скво».

«Жены вождя?».

«Он был мужчиной.

Красивым, сильным, верным ей…

А ты молчи. Сиди тут миной.

Взрывай других. Живи. Зверей».

Померкнул я. Задернул пламя

змеей ползущее из глаз

прикрыл их накрепко. Надолго.

Дымя, я, Лена, отступаю

имея смелость не спешить

с омертвением чувства бессмертия

с охлаждением к Дао

с отказом от культа безумия —

в атмосфере жужжали жуки

майские

жуков поедали тишайшие птицы

райские

крапива сжигает сквозь кожу

ее набросали охапками

мне это кажется

стук молотков, гнилые гробы

ноги в носках расцветок тюрьмы

пойдем по дороге, наполним бокалы

голову в руки, водку в стаканы

будь самолетом

иди, как летишь

локон принцессы, гребенка и мышь

память о месте. Своем. На земле.

Путник зашился в нелегкой борьбе

за идеалы. Больше не пьет.

Любит закат, ненавидит восход.

Песни о тундре, цифры столиц

целая кипа кустарных ресниц

она их носила, я возражал

женские слезы

девичий оскал

комната в центре. Встречались и в ней

Сретенка, где ты? Здесь я. Отлей.

Не на меня, из окна ты не смей

люди тут ходят, толпы людей.

Да я бы на них.

Перестань, не рискуй

сейчас же назад убери длинный…

Дуй.

Ветер дуй.

Ну… Он подул. Дальше что? Что с того?

Тебе не скажу. Доведешь до метро?

Прямо по мне ступай, не робей

кстати, Марина…

Нашла поумней.

Собака в тени присела на хвост

широко раззявила пасть

ей интересно

думать о смысле палящего солнца

гонять голубей пронзительным взглядом

медлить с развязкой

голодной, бездомной

ранящей нервы пластующей трелью

Господи, будь. Не теряй свою силу

церкви – вигвамы

крест – томагавк

мы не сдадимся.

Сартров и Кафк слушать не станем.

Проснемся, устанем

взлетим, упадем

тезка, апостол: «На связи. Прием».

«Да, это ты. Я узнал. Поздравляй».

«Горе тебе! Крепись. Пролетай.

Ты погряз в дзэне, засох на холме

знаешь, любовь

она светит в дерьме».

«Его здесь навалом»

«У нас тоже есть. Помни другое —

ты выйдешь там весь…».

«Выйду».

«Дослушай! Ты вовсе сойдешь

если в мечтах лоск коттеджа и Порш».

«Ха».

«Я ошибся? Бывает. Со мной…

Бывает. Все чаще. Предатель я

ой».

Воткнули кляп, скрутили руки

к запруде тащат – я не вижу.

Петух под мышкой, сеть в зубах

небесных килек ты, рыбак

лови спокойно. Без запросов.

Удел привычный, клев на зависть —

не попадайся на глаза

Ему. Он не забыл – простил.

Он не забыл. Простил.

Забыть нельзя.

Простить попроще.

Во цвете лет по мнимой роще

бежит косой токсикоман.