Дмитрий Гладкий - Смуглый день (сборник)

А дальше – тишина. Лишь только я и ты –
принадлежащие друг дугу две души,
два тела, словно двоеточие
среди бесчисленных случайных запятых
листка последнего божественной тетради.
И вот тогда – клянусь, что так и было –
любовь от нас из-под одеяла
на пол тихонько соскользнула
и – как была – боса, простоволоса,
из дома выпорхнув, давай себе вприпрыжку
бежать по улицам и площадям ночным!
А свету, свету было от неё –
куда там олимпийским фейерверкам!
Он землю заливал, пульсировал аортой,
пронзая пустоту, кляня смятенье,
он на лету отчаянье разил, и благодатью
поил с руки утративших надежду…
Ты спросишь: как так получилось?
Как смогли мы свершить вдвоём такое чудо,
какое промыслу людскому не под силу?
Любимая, и вправду, сам не знаю!
Быть может вот что: очевидно, Бог,
любовью человека награждая,
нас этой же любовью обязал?
А обязательство такое – не подарок!
С ним не поступишь, как душе угодно:
ни передашь, ни выбросишь, ни спрячешь…

Одно я знаю точно: что в ту ночь
для нас двоих зажёг свою менору –
семь звезд Большой медведицы – Господь,
когда (хоть строг, а всё ж, сентиментален!)
увидел он, что снова в этом мире
всё стало хорошо весьма…

Шелестит таинственная осень
Как в монашей келье часослов,
Сосны упирая в неба просинь
Стрелками торжественных часов.

Там мерцает, ноет будто спьяну
Одинокая продрогшая звезда,
Ей с акцентом вторят иностранным
Телеграфные вдоль трассы провода.

Не туман над речкою струится –
Мир накрывшая кармическим крылом
Дивная божественная птица
Кормит землю веры молоком,

Чтобы каждому достало откровения,
Всякому хватило выбирать
Путь и долг, и сторону творенья
За какие жить и умирать.

Быль и небыль – суть единокружие,
«Да» и «Нет» Творцу равноугодны.
Тенью свет поверив, пламя стужей,
Смерти жизнь доверив, мир оружию
Человек становится свободным.

Я забрёл в букинистическую лавку
В старом дворике Кузнецкого моста.
Мне навстречу встал из-за прилавка
Персонаж библейского холста.

Был старик под стать его товару, –
Как пергамент с пылью седины –
Авраам московских антикваров,
Ной книгопечатной старины.

Он вдоль полок вёл меня степенно,
Раритетов книжных генерал,
По-учительски умно и вдохновенно
Что-то мне про книги объяснял.

Невпопад в ответ ему кивая,
Я стыдился праздности своей,
Словно вся литература мировая
Мне пеняла с книжных стеллажей.

А старик очки протер платочком
И губу обиженно поджал:
Красноречья бисер вновь нарочно
Зря перед клиентом разбросал!
За прилавок, как за амбразуру
Встал и даже пальцем погрозил:
«Не ищите, мол, макулатуру –
У меня – солидный магазин!»

Ты, старик, бездарный наблюдатель,
Книжной пыли мелкотравчатый Гобсек!
Я такой, быть может, покупатель,
Каковых ты не видал вовек!

Здравомыслия заслуженный расстрига,
Вот за что я, сколь попросишь, заплачу:
Дай мне Господа поваренную книгу, –
Я рецепт любви узнать хочу!

Я ржавый меч держу в руках
И протираю керосином.
Пришёл таинственный монах,
Потом ушёл, неся корзину.

Лучина таяла в харчевне,
Хозяин налил в кружки эль,
И пьяно пел о королевне
Побитый оспой менестрель.

За дверью слышен храп коня,
Собаки изредка шумели,
И намечалась у меня
Война на будущей неделе.

Опьянённые соитием, стали рифмами слова,
Просветленьем, как короной, увенчалась голова.
Полумысль обернулась в бриллиантовый сюжет,
Вечер мёрзнет у порога в золотое разодет.

В небесах до дыр истёрты сгибы Млечного пути, –
Это карта небоходов! Чтоб по ней могли идти
Чудотрепетных созданий величавые суда
Сам Господь на ней отметил маяки и города.

Должен быть на карту эту нанесён и мой маршрут, –
Мимо пажитей небесных, где торжественно живут
Посреди травы забвенья, отрешившись от страстей
Шестикрылые служаки, что исполнены очей.

Опьянённые соитием, стали рифмами слова,
Сон ли, явь, земля иль небо – разберёшь теперь едва.
Ветер облаком играет, или крыльев тает след…
Вечер мёрзнет у порога в золотое разодет.