Глеб Пудов - Стихотворения

Основание
В темноте января неспокойно
петербургская спит тишина,
и в её неразборчивом койне
мне германская муза слышна.

Я чую себя победившим,
когда на остывшем листе
вдруг явятся новые вирши
назло и другим и себе.

Строка, как волна, за строкою
бежит, ведь Единого сплав
нежданно глубокой рекою
стал, рифмы мои сочетав.

Два берега вмиг (содержанье
и форма) скрепились в одно,
и в этом потоке сознанье
чужое исчезнуть должно.

Я чую себя победившим,
когда на остывшем листе
мои появляются вирши
на гибель другим и себе.

Дома, и соборы, и скверы, —
каждый клочок сего утра, —
осыпаны яблочной пудрой,
как Рим – католической верой.

Сонный, чуть движется Неман,
артерией вялой чуть бьётся.
В сравненье с просроченным кремом
так просится внешнее сходство.

А воздух… Подобен стихам он:
хотелось бы больше и больше.
Город в преддверии Польши
раскрылся поэзии храмом.

Люди неспешно сводили
к лысине заросли гор:
косили, косили, косили,
мышей выгоняя из нор.

Сверху два сереньких замка,
два брата – навек близнеца,
скрывали туристов и мамок
под камнем двойного лица.

Утро несло свою песню
в общий вселенский архив,
чтоб день красотой бестелесной
пропел свой предвечный мотив.

Запуталась жизнь в часовых поясах,
как рыба в расставленной сети;
опять нахожу себя в чёрных верстах,
в событий простых винегрете.

Здесь лица чужие и речь не моя,
и катится день мой с натугой.
Но как не смотреть на другие края,
коль жизнь – не сестра, не подруга?

Тот полдень разбрасывал синие тени
пригоршнями. Старый костёл
впечатывал людям объём впечатлений,
который когда-то он вдруг приобрёл
у польского мастера. Доли мгновений
аукнутся вечностью в многих зрачках,
а золото надписи: «W krzyżu zbawenie» 50 50 В кресте – спасенье (с польск).
проявится в мыслях, делах.

До Польши здесь – сорок минут.
Слова тяжелей на согласных,
пернатые множат уют
с мелодией ветра согласно.

В зелёный и красный цвета
одета действительность эта
и часто в ней слышно серпа
и молота гулкое эхо.

Гулял по стране радзивилл,
баториев копья гуляли:
хозяева замков и вил
тихонями были едва ли.

Природа жила в сапогах,
как свойственно всем приграничьям,
но громко звучала в веках
уютная песенка птичья.

В лесах разгорался незрелый рассвет,
сверкая на кончиках сосен,
и день побеждал, как монах Пересвет,
могуч, неизбежен и грозен.

А ночь умирала, как тот Челубей,
как осенью – листья, как юность,
и пусть впереди ещё множество дней,
ни пары, увы, не вернулось.

В воскресенье, восьмого июля,
я к Всевышнему в гости приехал.
Скатерть неба трещала в прорехах,
волны бились, как рыба в кастрюле.

Ветер рвал ненадёжные крыши,
в куполах молодых застревая,
а ворон вездесущая стая
разоряла дома Тохтамышем 51 51 Тохтамыш – хан Золотой Орды в 1380 – 1395 годах. В 1382 году сжёг Москву и другие русские города. .

Как прекрасны капризы погоды,
коль они иллюстрацией служат
настроений, спасающих души, —
хорошо быть с визитом у Бога!

Тишина, тишина, тишина
этим водам глубоким дана,
и покой
пребывает такой
неземной
над моей тишиной.

Птицы тянут над сгибами ив
свой печальный-печальный мотив,
даже птицам печальным дана
эта тихая ночь-тишина.
Ах, какой
пребывает покой
неземной
над моей тишиной…

На острове дальнем играют ветра
в свои календарные игры:
сметают бутылки; сгоняют туда
все белые тучи с Секирной;

незрелую шикшу 52 52 Шикша – кустарник с небольшими ягодами тёмно-синего цвета. Встречается на Соловках. равняют с травой;
валун полируют у няши 53 53 Няша – жидкая грязь, видна во время отлива. .
А вдруг эти ветры сумеют весной
историю сделать чуть краше?