Леонид Советников - Как весть о том…

И я не сплю. И это не во сне
Грохочут мысли, как ракет разрывы…
И лишь ночная бабочка в огне [4]
Напомнит мне, что мы с тобою живы

И смерти нет. Ведь к мальчику в крови
Она пришла, чтоб отступить и сдаться!
О, Боже правый! Этих – отрезви,
Кривляющихся в лапах святотатца.

Наполнен мир сияньем и тоской
И пальцами лучей тенистость лепит,
Едины в нём кладбищенский покой
И молодой листвы задорный лепет.

Лишь слова жрец, как древний иудей,
Пытает камни слов – звучать им нечем.
Ну как, век коротая средь людей,
Не сознавать, что слишком человечен

И свет в листве, и шорох от костра?..
Оставь тщету! Тогда поверить смог бы
У дерева бессмертья – в тень креста,
У дерева познанья – в поиск смоквы.

Черновую кровь фантасмагорий
Ночь пыталась – не заговорила.
Винограда кисть, как снег Маджоре,
По письму парсунному парила.

Молний кривь иль византийства ересь
В папской зале витражи корёжит?
Но Мадонны утреннюю прелесть
Будто привкус каперсов тревожит.

В час, когда дрова забудут плакать,
В жадности признается им пламя,
Виноградин претворённых мякоть
Ты припомнишь тихими губами.

Опять растрезвонило эхо листвы
В посаде прибрежном и птичьем,
Что юному дню не сносить головы
С его простодушным величьем.

На что уж предтеча был скрытен и горд,
А чёрным клинком обезглавлен.
Я помню багровую накипь аорт,
Питавшую повесть о Савле.

Когда и в будущем одна печаль руин,
О, как во сне шепчу я жизни имя!
И губы тянутся к трилистникам терцин,
Воркуют голуби, как на карнизах в Риме.

На форум дня стремятся лепестки,
Воркуют голуби, и помогаю им я.

В календы крошками кормила их с руки,
Смеясь, календул городских подруга.
И на колени опускались голубки,

На платье жёлтое, не ведая испуга.
Что миг? Что вечность? Дымная вражда.
О, если б выпасть из её пустого круга!

Брать хлеб доверия, ценить тепло гнезда…

Твой каждый камень дьявольски красив,
Бог-Ватикан! Свой каменный массив
Богам и смертным ты явил, как вызов!
Мы на твоих ладонях площадей
Похожи на испуганных детей,
Блуждающих средь арок, стен, карнизов…

На площади пригрезится ли мне
Понтифика усталый взгляд в окне
Библиотеки папской, или это
Лишь преломлённый отсвет в витражах
Иль блеск на алебардах-бердышах
Охранного гвардейского дуэта…

А уходя, спиною ощутив
Органной мессы сладостный мотив,
На мост Святого Ангела ступаем
И, как во сне, границу двух миров
Пересекаем, глядя в Тибр, как в ров,
Где мрак тюремных стен неисчерпаем…

Не ливанский елей
И не ладан коринфских нагорий,
А родных тополей
Распростёрлась весенняя горечь.

Будто время горчит,
И остаток, оплывший на срезе,
Весь – подобье свечи
За любимые выси и веси.

Что же сини молчат —
Распахнувший был молод и весел!
Что ж струится печаль,
Будто Сити и Роси кто бросил…

Груды прутьев, земля
И ледок, пережжённый как сахар.
Лишь горчат тополя,
И садовник не ведает страха.

Были вбиты крюки и один – прямо в сердце печальное Девы,
Два других – в облака, и ещё один – в руку, подъятую строго.
Чтоб держать стеллажи с документами мёртвых. О, где вы,
Прежде жившие, память хранившие и распинавшие Бога?

Я один из вас, люди, я помню, как плакали фрески, оттаяв,
Как снимали коробки и доски, из стен вынимали крюки.
Как металась под куполом тёмная и леденящая стая,
И под мартовской резью я долго страдал от звенящей тоски…