Леонид Советников - Как весть о том…

Блуждать, сырому предаваясь дню,
И вдруг найтись в нерукотворном храме:
Уверовать в сиянье меж стволами
Средь истин, обречённых на корню.

Пусть сеть ветвей – что трещин мёртвый лес,
Пусть облетает золото окладов…
Легко вдыхать сей ладан древних ядов
И не винить за тяжесть свод небес.

Как мало надо! Проблеска в ответ,
Молитвы ветра над обмытым прахом,
Чтоб ощутить с признанием и страхом,
Что нет ветвей и увяданья нет.

Под небом севера безмерная нирвана,
Равнина серая, как ты обетованна
Просветам осени, сквозящим перелескам,
Где редкой просини давно общаться не с кем,
Где веткой бросили угоду теням веским.

Как чистый вздох,
Как просветлённый взгляд верны
Глубинам памяти, печалям глубины!
Но нет и в той, последней ясности, отдушин,
И дождь, шипя, живёт твоим костром потухшим.

Дышим разлукой, бродим по роще,
Шелест в прозрачной грусти полощем,
Будто не листья – мы покидаем
Небо с зарёю, Китеж с Китаем.

Слышится шелест в призрачном мире:
Пушкин – о чести, честь – о мундире;
Гамлет – о мести, месть – о Лаэрте…
Тонущий шелест жизни и смерти.

Устал и жить… а всё живёшь,
Как будто длишь какой-то праздник.
И листьев золотая дрожь
Медлительностью сердце дразнит.

Объяты мысли и трава
Глухой эпохой обветшанья,
Где все красивые слова —
Людской сумбур, приём шуршанья.

Дрожит и лист, и человек —
А что ты, одинокий, можешь?
Молчишь. И поджидаешь снег,
И сердце вымыслом тревожишь.

Холодная родина. Слабый парок
Дыханья на хмуром стекле.
Двух струн напряжённых ведущий чирок
Исторгнул прощанье земле.

А я остаюсь – на погибель? на жизнь? —
Написано здесь на роду
Стихами встречать, как рядами дружин,
Листвы золотую орду.

Пусть небо моё дважды перекрестил
Крест рамы в осаде ветров —
Родное! – почти уместилось в горсти,
Как самый большой из даров.

Летят, как листья по́ ветру, года,
Чтоб на дорогах памяти улечься.
И ты из ниоткуда в никуда
Бредёшь, не в силах забытьём увлечься,

Остановить и ветер, и листву —
Весь этот сброд, хаос противоречий,
Где всякий мнит: я в памяти живу!
Где мнишь и сам: хотя бы в русской речи…

Но что сказать сквозь бронзовый налёт
Глухой травы – наследья родового?
Когда не ссылка и не гибель ждёт,
А равнодушье до потери слова.

И ветер стих, и день поблёк.
Деревьев нищи изваянья.
А лучший мир – он так далёк,
Так призрачны его сиянья,

Что передать не в силах слог —
Косноязычья грозный атом.
И на листву, как на ожог,
Снег налипает мокрой ватой.

А жизнь ругающий – Иов,
Старик, что сам себе бормочет.
Дай бог ему приветных слов
И неба чистых оболочин.

Земное долголетье – от земли,
От неба в нас – ко времени презренье.
Поля пусты, деревья на мели —
Знакомое душе тихотворенье.

За осени кострами – чистота
И холод, будто не закрыта вьюшка
Небесная. И виден край скита
В заиндевелых замерших опушках.

Взгляд покорён суровой простотой
Земли, где даже спящий куст врачует
Слепую душу, и слепая чует
Блаженства в небе отблеск золотой.

А холод осенний бывает – что клад
Для бедного сердца, в котором горят

Полоски надежды, обрывки игры
И прочие блёстки земной мишуры.

На пепле желаний, на шелесте чувств
Ты озимь сомнений посеял, ты пуст

И ведаешь то, что дано старикам:
Мечтая о жатве, готовься к снегам;

Надеясь на радость, тоску пожалей —
Ведь скоро не будет и пасмурных дней.