Владимир Алексеев - Моему другу. Первая книга стихов

По осени рассветы молчаливы,
Все голоса сентябрь унёс на юг.
В саду холодном свяли листья сливы,
Остался нам один печной уют,
Остались только отсветы отрады —
Смотреть, берестяной плетя букет,
Как огненные пляшут саламандры,
Отбрасывая тени на буфет,
Следить в окно сквозящие по кронам
Лучи лениво движимого дня,
Края которых ловит неуклонно
Широкого заката западня.
Не ждать зимы, не вспоминать о санках,
Поставленных в заснеженную клеть,
Шагая вдаль притихшими лесами,
О летней кутерьме не сожалеть.
Сквозь стёклышко заглядывать всё реже
Туда, где в дымке – детства острова,
И сливовое свежее варенье
С высокой полки редко доставать.

По мехам, а потом – в скулу!
Заиграй, гармонист, «под драку»!
Пусть развеется по селу
Грусть-тоска земляков поддатых!

Кто в крапиву, кто в бузину,
Кто с моста в бурливую реку.
Эту Родину помяну —
Как пропоицу и калеку,

Эту Родину обойму,
Словно камень кладки без стыка,
Сам упав под ту бузину,
Ненапившийся горемыка.

Буду видеть зов облаков
В неизбывной июльской сини,
Без простынок, без тюфяков —
Пусть душа от земли простынет,

Ноги – в сено, башка – в росу,
И не так, как Авелю – Каин,
Сам себе я в дар поднесу
Моей Родины вещий камень,

Тот, что там, на сердце, болит,
Будь ты трезвый, или поддатый,
Тот, что так, без уст, говорит,
Словно голос Бога: «Где брат твой?»

Замечательное явление:
В эмигрантский опыт дерзаний
Армянин привносит Армению,
И еврей привносит Израиль.

Но венцом не избушки – терема,
Будь то Брайтон или Тирасполь,
Неподъёмно России беремя
Для отдельных русских диаспор.

Эмигрантской души спокойствие —
Если племя твоё под боком,
Только нам без России свойственно
Ощущать себя одиноким.

Если даже род соплеменников
Населяет сто десять улиц,
Это – луг с цветением временным,
А Россия – наш вечный улей.

Так повсюду о нас заметили:
С именами, только без отчеств,
Рассыпаемся по планете мы
Многоточием одиночеств.

Без рубахи ли, с капиталами
Уезжаем, – везде с дороги
Ощущать ночами усталыми
Принадлежность к стране далёкой.

Мы всегда – не часть человечества,
Нераздельная часть России.
Выносимо всё из Отечества.
Без России – невыносимо.

На Жёлтой реке желтолицых людей миллионы,
Вода в беспокойном потоке мутна и желта,
А ночью Луна через тучи стучит воспалённо,
Как будто цыплёнок, явившийся в свет из желтка.

Я так же стучал бы: «Впустите обратно в Россию!» —
Заклятие это в среде эмигрантов старо.
Но жёлтые руки теряют последние силы —
Не то что винтовку, не в силах сдержать и перо.

Я старый поэт, мне до неба осталось немного,
И жёлтые буквы дождями стекают в строке,
Чтоб кануть безвестно вдали от родного порога —
Близ хижины бедной на жёлтой реке Хуанхэ.

Я спросил эмигранта, седого, как лунь, старика,
аккуратно прикрывшего строгим начёсом плешины:
«Хорошо вам любить нашу родину издалека
и указывать нам, где в любви мы своей согрешили?

Хорошо вам смотреть через озеро прожитых лет
на чужих берегов позабытую райскую сказку
и судить – от чужих поражений до чуждых побед —
всё, из наших краёв получившее в мире огласку?»

Но спросил я не в голос – зачем обижать простеца,
под опекой детей целовавшего землю у трапа —
простеца-пришлеца с молодящимся цветом лица,
с белозубой улыбкой отменно весёлого Трампа?

А потом он уехал – ведь наша страна широка! —
на мосты в три версты, на высокие башни дивиться.
И всё так же над ней к Абакану плывут облака,
оттеняя зарницами наши землистые лица.

Был – и не был как будто у трапа седой эмигрант.
Отдохнула земля от шагов напряжённых и шатких.
Из далёких краёв вся любовь – это только игра,
ни к чему осуждать и судить о её недостатках.

Не частично, а всецело
Погружаюсь в звоны полдня.
Колокол о Сакартвело
Возвещает мне сегодня.