Одиссей по нему путешествовал долго,
искал остров родной, утомлённый от долга
рвался, но не спешил к своей верной царице.
(Он её подзабыл – по словам очевидцев).
Это всё, что я знаю, окончивши школу.
Ветер выл в голове бестолковой и полой.
Пусть простит Посейдон, также древние греки,
я живу в двадцать первом, в безграмотном веке.
Со временем возраст бывает опасен,
как голос Сивиллы, что часто неясен.
Они жили в Греции – мудрые жрицы,
левее Стамбула, но справа от Ниццы.
О них написал ещё древний Вергилий
в своей Энеиде без всяких усилий.
Хороший поэт - из языческой лавки.
Увы, не закончил сей эпос. (Для справки).
Свои предсказания делали в виде
бессвязных стихов. Неизбежность предвидя,
могли рассказать о печалях грядущих
и предупредить о друзьях ваших лгущих.
Прошло много лет, нету больше пророчиц
и мир летит к чёрту, слегка скособочась,
летит обречённо, летит неуклонно.
Я это постиг после ночи бессонной.
Чтоб это узнать – быть не нужно пророком.
Я просто внимаю чуть слышным намёкам.
Не видят, увы, современные люди
как шансы малы и не знают – что будет.
Не те времена и не те величины,
забыты слова и неясны причины.
А всё потому, что пропали Сивиллы.
Никто не расскажет – что будет и было.
Мой старый друг, – отважный Архимед!
Тебя сегодня вспомнил поневоле,
когда жена готовила обед,
с набором слов, что не учили в школе.
Ты жил давно, под сенью Сиракуз,
в войне Второй Пунической прославлен,
дружил с числом, (какой отменный вкус),
был мудрецом торжественно объявлен.
Ты говорил, что мысли в голове
рождаются – когда сидишь ты в ванне,
к воде себя поставив во главе,
одев кольцо на палец безымянный.
«Опору дай – весь мир переверну!»
Тот, кто велик, он этим же и вечен.
Сегодня в ванне мерял глубину,
для вдохновенья и созданья речи.
«Благодарю тебя, – мой дом…»
Благодарю тебя, – мой дом
за то, что ты один на свете
нас покрывал своим крылом
среди всех бурь. Сказали дети,
что рано утром, выйдя в сад,
там фею встретили внезапно.
Роняя фразы невпопад,
я им подыгрывал невнятно.
Потом влетела к нам пчела,
косясь на нас безумным взглядом.
И отражали зеркала,
что счастье было где-то рядом.
Легкокрылые созданья
прилетели в старый сад.
Я хожу к ним на свиданья
третий день уже подряд.
Говорят, – их нет на свете,
только в сказочной стране.
Говорят, что только дети
видят их, и то во сне.
Только нет нежнее в мире
этих глаз - как изумруд.
И, в туманности эфира,
для себя они живут.
Только дарят им фиалки
аромат и много снов.
А они на звёздной прялке
шьют узор для поясков.
«Полюби,» - сказала фея, -
«этот светлый, летний день».
«Это глупая идея», -
проскрипел трухлявый пень.
Феи громко рассмеялись
и сказали: «Это вздор!»
Пчёлы сонные боялись
прерывать их разговор.
Вот, уже шалуньи ближе,
миг – и спрятались в траву.
Почему же я их вижу
ясно, чётко, наяву?
«Растёт подорожник у входа…»
Растёт подорожник у входа
в мой тёплый, приветливый дом.
Согревшись лучами восхода,
там феи живут под листом.
Они извлекают из лютни
тебе непонятную грусть.
У них под дождём так уютно,
как в храме изящных искусств.
Ведут там свои хороводы,
тоскуя в своей полутьме.
И, в шуме ночной непогоды,
играют всегда в буриме.
Когда мне слова неподвластны,
на сердце ложится печаль,
у них я ищу рифмы ясность, -
прозрачней, чем горный хрусталь.
И ставлю волшебное слово
в строку, вспоминая о них.
Вот так и рождается снова
мой светлый, задумчивый стих.
Ночь на Троицу – время русалок
странно-бледных, холодных, как лёд;
плеск волны, слабый запах фиалок,
поцелуи всю ночь напролёт.
Читать дальше