Дмитрий Гринберг - Случайная встреча

Я так бедна, что сердцу утром больно
В то отражение залипшее смотреть,
Где час стою, но всё же, я невольно
Любуюсь тем, что будет уж стареть.

Так слёзы прочь! Расчёт красив и верен,
Украшу я лицо румянами из лжи,
Никто не попадёт в мой нищий терем,
Чтобы не знал, что здесь бывают вши!

О, папа! Дай счастливую монетку!
Мне лучшие наряды надо подбирать!
Я здесь с тобой, как птица в грязной клетке,
А перышки чисты, им хочется летать!»

Такие грёзы у красавицы прелестной,
И плану мерзкому она всегда верна!
Любой покрыт останется той местью,
Что спрятана до времени и сна…

Но день за днём, и год идёт за годом,
И нищенка по-прежнему одна…
«О, принцы милые, ну, где ваша порода!
Я счастья жду, и век как лишена!»

Мольбы услышит тот, тупеющий уродец,
Учёным, что найти не удалось.
И некогда прохладнейший колодец
Вулканом станет чувств, и потеряет злость.

Под униженьями его она проснётся
В который день, в который ночи раз.
Из глаз её поток обид к утру прольётся,
«Я ненавижу каждого из вас!»

Она уйдёт! «Он монстр! Я святая!»
Вскричит, срывая прядь седых волос!
«Из-за него я нищенка босая,
Он обещал корзины красных роз!»

И сотню добрую она опять отвергнет,
Пока не встретит чёрта-близнеца.
Она ждала, по множеству приметам,
Которым ни начала, ни конца:

Со рта вонючего слюна всегда стекает,
Одежду он срывает с бедняков.
Он с виду бык, но на ногу хромает,
И ряд краснеющих прыщей, где нет венков!

Нашли покой все змеи в ней, и редкий
Из жала языка сочится грустью яд!
И брань, и лесть, и смех до жути едкий —
Всё о двуличье в ней не говорят.

Ты думаешь глупа? Она глупа бывает?
В извилистом мозгу всё чётко решено.
Как осьминога щупальца всё ложью покрывает,
И льёт она чернила, – странно и темно.

Любое слово сказанное прежде
Скрижалем станет в тысячах пещер!
Похорони со мной, мой друг, свою надежду, —
Слова составлены, как лучшее колье!

И скажет: больно! – чувство вдруг обнимет
Болезненной вины, что раньше ты не знал!
И, как врачи, безжалостно с больными,
Она, тебя, трофей, повесит в лучший зал.

Зимой, среди картин, и позолот на стенах,
Я кутаюсь в одежды, как дитя.
И одеяло холодом морской Сирены
Меня проглотит, жертвою сочтя.

А перед сном надену грусть и шапку,
И каждой ночью буду я взрослеть,
В коленках дрожь, и в рёбрышках мне зябко, —
И лишь земля сумеет обогреть.

Ну, а пока, любуюсь я той люстрой,
Что чёрным облаком средь яркой белизны
Трещит в ночи костлявым жутким хрустом,
И звуки с тьмою грустно скрещены.

Окошко чёрное ничто не продувает,
Но ветер здесь кружит над головой.
Ах, эта фея добрая, лесная,
Должно быть, кружит надо мной.

Когда б мне знать, что я соскучусь по скандалам,
Неправоте безоговорочной твоей или моей,
Когда красно в глазах, как пред рассветом алым,
И солнца двух глазниц, как мачты кораблей,
Пытаются найти того, кто распростёр бы руки,
И хлынули б дожди, чтоб жадно их омыть.
Глазницам можно всё! Лишь пагубные звуки
Со рта сорвавшиеся надо позабыть.
Ненужный нам костёр обид-воспоминаний
Мне в одиночку погасить не хватит нужных сил.
Но если ты, любовь, бассейн моих рыданий,
Могла бы мне помочь, как я тебя просил!
То сколько б счастья выпало нам в руки,
Когда уплыло столько омертвевших дней,
Что привкус тягостной, бессмысленной разлуки,
Сменился б вкусом сладким на избраннице моей.
Умней профессоров я стал бы в день счастливый,
И все слова, которые налгал тебе со зла,
Связали б нас сильней, чем сладкие рутины
Поклонников твоих, которым нет числа.

Когда лежишь, а лампа светит еле,
могу тебя обнять, а позже поцелуй
коснётся рук, что рядышком взлетели,
и пару слов мне обласкают слух.
Твоих волос мягчайшая пшеница
перенесёт подушкам сладкий аромат,
и ты, и я, на миг мы сможем слиться,
на краткий миг всё станет трепетать.