И там, в молельне тьмы, в молчалище Аида,
Где над бессмертьем душ – небытия ледок,
Простится боль земли, забудется обида,
И лишь порой о вас прорвётся слабый вздох:
Как с каждым днём весны не мог вам надивиться,
Как с вами я сливал дыханье по ночам.
И в непробудном сне узнаю ваши лица,
Глаза, чей нежный взгляд, живя, не замечал…
1997
Когда небольшие удачи
И бешенство бурь отживу,
Когда отсмеюсь и отплачу,
И – лучиком сна в синеву,
На флоксах, прозревших и мокрых –
Живых, остановится взгляд,
И, хитро сощурясь, биограф
Придёт выкорчевывать сад:
«Мол, многого он лишь хотел бы,
О прочем и думать не мог,
И не было корня и стебля,
И не распустился цветок.
Тому не поверим, а это –
Как иносказанье поймём…»
Но лучик небесного света
В саду заиграет моём,
Тот лучик сквозь облачко пыли
Домчит непостижную весть:
«Молчи, ибо всё это было,
И – можешь не верить, но – есть!..»
1997
«…Но кто испил Глагол,
Кто Дух и Жизнь вкушает,
Кто пребывает в Нём, –
Тот озаряет ум и сердце воскрешает
Целительным Огнём!..»
…Последний замер звук.
Ученики молчали,
И время вспять пошло.
Но римляне вошли – и тернием венчали
Учителя чело…
1997
«Всё это не было древностью…»
Всё это не было древностью –
Всё это было весной,
Неба влюблённого бледностью,
Зеленью доли земной.
Там распевали с насмешкою
Клинопись песен живых…
Детство, безмерность шумерская,
Как от тебя я отвык!
Как неказисты и скомканы,
Годы последние, вы –
Перед табличек обломками
На языке синевы!..
[1]
Может быть, китайцы и японцы
Сообща меня чему-нибудь научат?
Ночью – только света, что в оконце,
И заря, запаздывая, мучит.
Я хочу исчезнуть – и остаться,
Так пройти, чтоб не стряхнуть пыльцу
с расцветших яблонь:
Может быть, подскажут хоть китайцы?
Ими опыт умиранья набран…
1997
[2]
Мне на облако взойти слабо,
А тем более – узреть Ли Бо.
Вот он замер меж ветвей черешни –
Белоснежный, праздный и неспешный.
Вот кивает, в прошлое маня,
Вот он чашу поднял за меня…
Но исчезло тело, нет и тени:
Это ветер. Ветер и цветенье.
Да, простите. Никого здесь нет.
Это – только воздух. Только свет.
Это сад, от пятен снов рябой.
Сколько сотен лет, как нет Ли Бо.
Ни лица, ни звука, ни примет…
И стоит Ли Бо, в Ничто одет.
1997
[3]
Всё напрасно, зови не зови,
Осень тучу на плечи кладёт,
И тропинкой ночной Бо Цзюйи
Не придёт.
Что твой зов – сквозь молчанье лесов
И журчанье веков?
Сквозь асбестовый сказ мудрецов
И неистовый пляс дураков?
Не придёт – чья тропа далека,
Чья толпа – облака,
Синих звёзд не расширит зрачки,
Не протянет руки.
– Вдоль по прошлому-реке
Плыла лодка в Никуда,
На волне и на песке
Не осталось ни следа…
Не придёт… Но надежда одна:
Что огни ты не гасишь свои,
Сквозь бамбуковый занавес сна
Зорко смотришь – и ждёшь Бо Цзюйи…
1997
[4]
Здесь – кланялись униженно,
А там – поклонов ждали,
Но у дворца и у хижины
Те же ивы под ветром дрожали.
И плакали крестьяне и ваны,
Повторяя ту же строфу
Полной весеннего очарованья
Песенки Юэфу.
А певички кружились, как мотыльки
На солнце после грозы,
И были столетья легки
С лёгкой руки Лао-цзы…
1997
[5]
О разлука в день цветенья яблонь!
И тепло, а мы на солнце зябнем,
И светло, а мы во тьме великой:
Журавлей осенних слышим клики.
Поворот – надежда пропадает,
Всё цветёт, а сердце увядает,
Исчезает вешняя долина
В пустоте кромешной Дао дэ цзина…
Лао-цзы пересекал границу,
Дописав последнюю страницу,
С ближними и дальними прощался
И в туман вечерний превращался.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу