Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы

Дело не в том, что светлячок –
Образ блуждающей души,
Он ведь и сам душу влечёт
В звёздное небо из этой глуши.

Мы опустили глаза и молчим,
Древние клёны скажут за нас.
Мы по земле эту ночь влачим,
Эти обрывки сотен сонат.

Но, чтобы в прах не распалась мечта,
Задохнувшись в этих стенах,
Души видят во сне светлячка –
Высшего мира тишайший знак.

Всё, что я видел, – это ветер,
Всё, что я слышал, – облака,
И на печаль мою ответил
Часов далёких синий гром.

Я в небе клёны окликал,
Закатов клятвенный свидетель,
И контуры погасших крон
Зрачками чёрными ласкал.

Осенние мальвы –
Цветенья во тьме торжество!
Пусть лето сломали,
Но краски сильнее всего –

И празднуют славу
Средь сумерек, под фонарём,
Где день красноглавый
Давно перестал быть царём.

Расшвыряны ветви,
Распластан в пыли георгин:
Луна моя, нет ли
К умершим моим дорогим

Тропиночки малой –
В лугах, в облаках, наяву?
Но властвуют мальвы.
Притянутый ими, живу.

Но властвуют мальвы.
И тяга подлунная – в них.
В какую же даль вы
Уходите, сердце склонив

К Стране Расставанья,
Где свет погасили в домах?
Лишь отсвет кровавый
И нежность щемящая мальв…

Встряхнулся сад, что птица после ливня,
Взмахнул берёзы радостным крылом:
Верни мне зренье детское. Вели мне
Минутой жить, не помня о былом.

Вернее, так: дай видеть всё, что было,
Покуда будет зрения хватать,
Глазами птицы, птицы яркокрылой,
Чтоб от дождя и счастья трепетать!

Я вижу, что Бог
Между этих осенних холмов
Доступен, как вздох,
И открыт для тревожных умов,

Поскольку лучи
Он направил под острым углом:
Гляди и молчи,
И печалься о лете былом.

Я вижу, что Он
Между этих щемящих ракит
Внезапен, как звон,
И, как солнце за облаком, скрыт,

Поскольку в воде
Отразился тот Лик Чистоты,
Который – нигде,
Но Которого все мы – черты.

Я чувствую: Бог
На моём держит руку плече,
Как первый ледок
На прервавшем дыханье ручье,

Поскольку пора
Возвращаться в ту зимнюю мглу,
Где лучик добра
Неподвластен всемирному злу.

Я хочу прочитать хоть страницу,
Но, привычные буквы тесня,
Проступают змеи и птицы,
Ошалело вперяясь в меня.

И в порыве неведомой муки,
Словно ужасу ставя заслон,
Человек, воздевающий руки,
Притворился огромным Числом.

Где знакомые линии, формы?
Вместо них – волкоглавый бог.
– Мы покорны, покорны, покорны! –
Это скованных гонят рабов.

Я пытаюсь прорваться, пробиться,
Хоть единое слово прочесть, –
Но лишь плети, ступени и птицы.
Ибо в них – фараонова месть.

Что за книга? Куда мне деваться?
Сквозь событья обычного дня,
Как актёры из-за декораций,
Смотрят ибис и лев на меня.

То ль сквозь Книгу судьбы, то ль из выси,
То ль из зеркала (чьё оно, чьё?)
Смотрит он, опочивший в Мемфисе,
Смотрит помнящий имя мое…

Дом должен быть принят.
Листву чужеродное ранит.
Он время раздвинет
И судеб свершением встанет,

Рассчитан по метрам
У Ангела Снов под рукой,
Одобренный ветром,
И ливнем, и ближней рекой.

Подъезд и колонны.
Рожденье и первые страхи.
Пусть их благосклонно
Воспримут апрельские птахи.

Пусть облако-птица
Забудет изгнания страх –
И пусть воплотится
В построенных заново снах…

Я понимаю этот ропот,
Барашки браги по морям, –
Он вдохновляет, он торопит,
Напоминая: день не допит
И жив художник Ихмальян.

Гроза вспорхнёт – я затоскую,
Запечатленья возжелав,
А шторм загонит в мастерскую,
Где я с часами заворкую,
Где синий пялится жираф.

И в беспорядке живописном
Холсты и кактус надувной,
И красный лев, как будто вы с ним
Знакомцы по небесным высям
Иль обошли весь круг земной.

Чего ещё на свете надо?
Всего и есть – жираф да лев.
Порой достаточно лишь взгляда
Из холстяного зоосада,
Чтоб рассмеяться, захмелев…