И на крыльце запахло пятым классом
И окриками школьного двора…
– Вчерашним чаем эту полночь скрасим!
– Я так подумал – дверь открыть пора…
…Возня с замком, каникулярный смех,
Скрип, запах чая и сырой фанеры.
– Полдня в кустах скрывался ото всех,
И только ливень действовал на нервы.
– Переоденься! Не соболий мех,
Но рубище, достойное дервиша…
Строй дождевой маршировал по крыше…
– Так от кого ты прятался? Ответь!
– За стенкой кто? Соседи? Можно тише?
– Там Васька. Расхрапелся, как медведь.
– А, это тот, что восемь лет назад…
Он жив ещё? – Как слышишь. – Снова стонет?
Он, видно, жизни и во сне не рад:
По крикам судя – и горит, и тонет…
– Что ж, получил по долгу службы, гад…
Так что ты? Не по этому ли делу?
– А разве так не видно? Не в беде ли,
Ушедши из дому, под ливнем ждут,
Пока душа не отсыреет в теле,
Глядясь в стекло стекающих минут?
А в чемодане – шесть любимых книг,
Электробритва, рижский хлеб и вафли…
Сидишь – и поджидаешь каждый миг
Гостей незваных… Ну скажи – не граф ли?
– Так ты боялся, чтобы не настиг
Тебя закон карающий на даче,
Притом не на твоей? – Могло б иначе
Всё обойтись, не так, как в прошлый раз…
Я верю в Бога, только не в удачу.
Два года ссылки. Бог от срока спас…
…Вдруг свет погас. Тогда в беседу их
Включился дождь, безмолвно-говорливый,
И от его признаний Яков стих
И сидя задремал, почти счастливый…
…И был рассвету дорог каждый штрих
Дождём густым расчерченного сада,
И он решил: художнику не надо
Мешать, а рядом тоже места нет –
И за садовых влажных туч ограду
Он скрылся, седоватый сея свет…
– Я утром, дом разыскивая твой,
Названье слышал – «Воинская роща»…
Неужто там, прикрытые листвой,
Стоят ракеты? Объясни попроще, –
Спросил, очнувшись, Яков, чуть живой
От сновидений тягостных без счёта.
– Там, кажется, в войну стояла рота, –
Василий врал. – Не помню уж сейчас.
Иль просто так – назвали в честь кого-то:
Помещика… Пошли туда, как раз!..
…А дождь к утру немного отдохнуть
Намерился, друзьям предоставляя
Свою замену мелкую и путь
В глухом лесу, хранившем запах чая.
Им воздух и теснил, и полнил грудь
Предчувствием полётов небывалых,
Им жизнь в сменяющихся покрывалах –
В зелёных, голубых – входила в кровь
И пела им, как могут на привалах
Петь воины очищенных миров:
«Средь скал и садов твоих –
Как вихрь,
Олени, олени!
Сквозь сорок слепых поколений –
Ты сердцем лови их!
Здесь – полночь и полурассвет:
В родстве с глаголами вещих,
Там – дети убитых, воскресших –
В сиянье, в игре, в торжестве!
Прислушайся и пойми –
В семи
Свечах
Твой фитиль зачахший
И воск
Твоих войск
Зажжён
Моленьем мужей и жён –
И пламя вскипает в чаше!
Кому во врата вступить –
И солнечной крови
У мёртвых веков в изголовье
Горстями испить?
Средь скал и садов,
Средь оленьих следов –
От света миров замри!
Там луч, не ломаясь, длится,
Там грозных Ангелов лица –
В границах
Новой земли!..»
1976
Снег таял, над страной огромной
Сочился с крыш, а возле нар,
Внизу, скопился лужей тёмной
И людям кровь напоминал.
Но он её с земли смывал,
И лишь в горах взгремело звонко –
И снежно-каменный обвал
Убил бежавшего ребёнка…
…………………….
…Их четверо, средь них витает
Дым сигарет и рой теней,
И каждый об одном мечтает –
Поговорить наедине
С другим. Вино на самом дне,
И льдинкой будущее тает.
Они сошлись к какой-то дате,
И каждый свой язык стерёг,
И каждый знал, что здесь – предатель,
Подозревал двоих из трёх.
И встретились они некстати:
Здесь крест трагических дорог
Стальным гвоздём скрепиться мог.
И с каждым вздрагиваньем лифта
Их в дрожь бросало, четверых,
И зарождалась не молитва,
Но неосознанный порыв
В их душах. – Прочь из этой тёмной
Поры тянул и к смерти звал…
Снег таял над страной огромной,
Сочился с крыш и кровь смывал.
И каждый видел два – враждебных,
Одно – любимое лицо.
В слепом преддверье дней судебных
Оно пленительной пыльцой
Пчелиной памяти казалось.
В слепом октябрьском саду –
Одна нетронутая завязь…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу