Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Там будут танки мощные в бетон по пояс вдавлены,
Чтоб в бой вовек не ринулись, как в годы стародавние;
Летать там будут голуби, воркуя по-домашнему,
Над бронетранспортерами, над броневыми башнями.

А чтоб с морей не веяло смертельными печалями,
Линкоры будут к берегу там намертво причалены,
И станут для желающих (я верю в диво дивное!)
Авианосцев палубы — площадками спортивными.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтоб под ударом атомным, под огненною плазмою
Людским не стала кладбищем Земля — отчизна разума, —
Я верю — будет кладбище военного оружия,
Спасительное кладбище, для всех на свете нужное!

Не надо к наядам,
В морскую траву, —
На дно ты не падай,
Держись на плаву!

Ты смерти незрячей
Себя не дари, —
Ты из неудачи
Удачу твори!

В минуту смятенья
У смертной межи
Набраться терпенья
Себе прикажи!

Пусть волны все круче,
Ты помни, мой друг:
Упорство — наилучший
Спасательный круг!

Все планы нарушив
Злодейки-беды,
Ты выйдешь на сушу
Живым из воды!

Свидригайлов, случайный попутчик
Всех, кто жжет пред собою мосты,
Не скажу, что ты — лучший из лучших,
Но и худший из худших — не ты.

Ты за все свои злые удачи
И за сделки с лукавой судьбой,
Не торгуясь, не требуя сдачи,
Расплатиться сумеешь собой.

По Большому проспекту неспешно
Ты идешь, чтоб навеки замкнуть
Путь беспутный свой, путь многогрешный,
Достоевским начертанный путь.

А Всевышний играет в молчанку,
Сверху сыплется влажная пыль,
И Вселенная мокрой мочалкой
На соборный намотана шпиль.

Ты уйдешь из Петровской столицы
Не в классически-огненный ад, —
В Вечность серую, в баню к мокрицам,
К паукам, что на стенках кишат...

В двух шагах от такого Эреба
Оглянись, передумай, должник...
Петербургское мутное небо
Тихо капает за воротник.

Равнодушный к тебе, невеселый
Город мокнет под мелким дождем,
Шпилем, будто осиновым колом,
К этой утлой земле пригвожден.

Милый друг, отключи телевизор
И со мною постой у окна.
Нам с тобою вручается виза
В ту страну, что другим не видна.

Ни колес там, ни крыльев не надо,
С багажом — ни малейшей возни;
Просто — добрым и пристальным взглядом
Этот мир в свое сердце возьми.

И прими, словно дар долгожданный,
Старый флигель, и двор проходной,
И невзрачный сарай деревянный,
И деревья за низкой стеной.

Полюби этот маленький скверик,
Этой крыши заржавленный склон,
Этот дом, этот быт,
этот берег
На краю океана времен.

Живешь ли, о себе трубя,
Или молчишь угрюмо, —
Припоминай, каким себя
Ты в юности задумал.

Ты можешь стать на склоне дней
Святым иль святотатцем, —
Но, может быть, всего трудней
Самим собой остаться.

Я кто? Придаток я двуногий
Четвероногого стола.
Предугадать свои итоги
Судьба мне права не дала.

Но мой напарник, мой читатель,
Оценщик неподкупный мой,
Бессменный мой работодатель
Стоит незримо за спиной.

Весь мир, тревожный и раздольный,
Дан во владение ему, —
И лампа — мой маяк настольный —
Не мне сияет одному.

У Времени времени нет,
Жестоки его повеленья.
Едва появившись на свет,
Как спички, сгорают мгновенья.

И дни, подчиняясь ему,
К закату идут торопливо,
И падают годы во тьму —
Как будто каменья с обрыва.

И пятятся в вечность века,
И тысячелетья стареют,
А Время — кнутом с облучка:
«Скорее! Скорее! Скорее!»

Само себя гонит оно
Как будто — к неведомой встрече.
И знать только смертным дано,
Что этот маршрут — бесконечен.

Склонясь над раскрытой тетрадью,
Сидит одинокий старик.
О голоде и о блокаде
Ведет он вечерний дневник.

Без вычерков и многоточий,
Печальною правдой томим,
Потомкам поведать он хочет
О том, что испытано им.