Лев Халиф - ЦДЛ

Нет, сегодня всех руби хвостом своим, очередь! Сегодня ты за не хлебом единственным. Не за пропиской, чем жив человек советский. Не на Лобное место, где топорами чешут затылки. Не в газовые камеры таких же человеколюбцев, как наши. Не в лагеря на человекоповал, где лес рубят, а люди, как щепки, но в пидорке-кепке уже не летят – крылышки им давно обрубили. Не на парад, где потом наградят баландой вспотевших от крика приветствий, а некричавших сечь будут и тоже поставят в очередь, которая будет шуметь: «Скорей бы домой коммунальной мой!» Не за ботинками фабрики «Скороход», чтобы снова в поход. И вообще не в магазин самообслуживания, где сам себя обхамил и ступай себе восвояси уставший, но довольный, злой, но радостный, несчастный, но счастливый…

Сегодня давка в таможне, кому убежать разрешили. И люди сухими глазами блестят и смазанной пяткой сверкают.

Усмехнутся в лагерях первопроходцы, пробившие лбом эту стену: «Чудеса, да и только!» – кто-то монатки собрал и без пули в спине убегает, да не важно куда. Куда важнее – откуда.

Советская таможня – единственное место в мире, где женщины еще разговаривают с хамом. А мужчины помалкивают при этом в вынутый из смокинга платочек, дабы он помог им сохранить спокойствие. Очень им хочется взглянуть на СССР – первое на земле государство, победившее человека.

Гоп-стоп советской власти – таможня. Вот она – гостеприимная шмонная зала (она же и вышибаловка). Здесь бедняжек еще и щупают бесцеремонно. Но это могут заметить только иностранки. Женщины же уезжающие, тем более навсегда, запросто сносят этот необходимый обряд, терпя и воющий щуп под подол и просто не оснащенную техникой волосатую лапу. И развороченную прическу. И разворованную сумочку. И пренеприятнейшее заглядыванье во внутрь (куда не заведет любопытство, вот уж истинно порок так порок!). Привыкли наши товарищи-дамы – эдакие пустяки, когда спасаешься вся. И мужчины – лишь бы поскорее отсюда убраться. Желательно с минимальными потерями («Вот этот гвоздище стоит всего лишь сотню. Так как: покупаете или в мебели своей повезете?..»). Конечно, прощаясь с СССР, и всю пятерню оставить не жалко. Рукопожатие, оно отрастет. Да если бы охмелевшие от рвения таможенники вдруг потребовали еще и доказательств еврейской принадлежности, в дополнение к израильской визе, многие не раздумывая тут же, не сходя с места, усекли б себе все что угодно («пусть уеду я не весь, но и в этом смысл есть»). Но пока этого не случилось, а посему каждый благодарен Израилю уже хотя бы за то, что и не еврей, а вот едет. Тем более паспорт отобран и нет пресловутой «пятой графы», а где большой нос? Обрезал. «Да, но носам обрезание, слава богу, еще не положено». – «А я на всякий случай». Да и есть ли на земле евреи, оставшиеся евреями после всего того, что с ними сделали? Одна только надпись-клеймо и осталась, за которую ныне большие деньги дают, но опять-таки не для того, чтобы ехать в Израиль, в это сугубо еврейское государство. Туда едут ныне все, кроме евреев, даже вьетнамцы – и еще как клекочут на иврите. Возможно, кто-то едет и туда, но чтобы доэмигрировать дальше… к массе своей.

И почему это у мордвы нет исторической родины? Или у селькупов, эвенков, чукчей, якутов, нганасан и других эскимосов советских? Есть же на Аляске их братья – эскимосы американские? Да и русские вполне бы могли туда, ведь Аляска когда-то была российской. Историческая, вернее доисторическая, смело можно сказать, родина, с привычным русским холодом, с этой Африкой наоборот. Есть, а толку что? Уезжать-то не могут. Тем более все разом. Насовсем. Не в гости, в которые тоже нельзя. Это какой же паскудой надобно сделаться, чтобы к кому-нибудь в гости за рубеж уехать? Но если б можно было уезжать из СССР, скажем, мордвинам, ну кто бы не стал мордвином, чтобы только уехать отсюда куда глаза глядят? Рожденный ползать, к тому ж натощак, да кому не мечтается от земли оторваться, тем более если намертво к ней привязан? Железная пуповина… Да ее б перегрызли зубами, если бы шанец хоть один появился.

Полет на Запад, а формально на Ближний Восток. Даже ярые антисемиты и те сегодня едут по израильским вызовам. Оказывается, есть еще на свете что-то, что можно ненавидеть больше евреев. Пинку для пущей устойчивости полета никто не придает ни малейшего значения. Разве что берут с собой подушку на и без того мягкое место. Но чаще прихватывают запасную пару исподнего на случай, если это мягкое место не выдержит неописуемой радости прощания с родиной. Вылета пробкой не важно куда. Опять же главное – откуда. Это я позволял себе улетать не спеша, потому что знал отчетливо, что меня выпирают.