Дмитрий Пригов - Монады

Вечерело. Зажегся свет. Все происходящее снаружи мгновенно спуталось с вагонным интерьером. Приходилось прилагать определенные оптические усилия, чтобы отделять один слой изображения от другого. То вдруг золотистая голова девочки проносилась на фоне селения, заслоняя темнеющие домишки с их собственными крошечно светящимися окнами. То все купе с растворенной в коридор дверью повисало за стеклом, умудряясь не быть разнесенным на части стремительно проносящимися около самых окон электрическими столбами. Провисающие провода опускались и стремительно возносились вверх, являя собой отдельный завораживающий предмет слежения.

За окнами совсем стемнело.

Из соседнего купе, запахивая длинные полы яркого тяжелого халата, вышла моложавая женщина. Поглядела на девочку, улыбнулась, закурила, пустила в сторону струйку дыма. Оттопыренным мизинчиком, прищурившись, то ли поправила намазанную ресницу, то ли протерла глаз, защипавший от попавшего в него дыма.

– С бабулей едешь? – ласково спросила она и кивком головы указала на девочкино купе.

– Нет, одна.

– Ишь ты, какие мы серьезные. Одна! Молодец. Пионерка?

– Да, – и действительно она была пионеркой.

Незадолго до отъезда, перейдя в помянутую школу при советском консульстве, она постигла немало почти чужестранных премудростей, доселе ей не известных в ее эмигрантском бытии. Там же с гордостью вступила в пионеры. Родители относились ко всему этому неопределенно. Мать по привычной английской толерантности спокойно восприняла все это как своеобразный род скаутской рутины. Тем более что раньше по соседству находилась и помянутая немецкая гитлерюгендская школа с подобными же забавами и занятиями. Естественно, незадолго до окончания войны школа закончила свое существование.

Отец после великой победы, после смерти Сталина и доходивших до него сведений о происходящих в России переменах воспринимал это, как и многие прочие из их окружения, осторожно-доброжелательно. Да и все еще достаточно злая ностальгия по Родине не оставляла его.

Вот так вот, в результате консульство и спровоцировало тот самый мучительный отъезд девочки.

Однако же были и такие, и тоже в немалом количестве, которые неоднозначно восприняли помянутую советскую активность. Не очередная ли провокация? На памяти были еще первые послевоенные репатриантские составы, полные энтузиастическими российскими белоэмигрантскими патриотами, еще молодыми людьми и седобородыми стариками (к счастью, все-таки не матерями с младенцами!), которые, пересекая границу, просто исчезали. Ни весточки, ни письмеца. Как в воду канули. Да какую там метафорическую воду?! Попросту и прямиком теми же самыми эшелонами направлялись, вернее отправлялись, в концлагеря.

Но времена менялись, Сталин помер, новые руководители выглядели немалыми реформаторами и более гуманными.

В школьной библиотеке девочка прочла Гайдара. Премного умилялась и вдохновлялась примером Малышка, персонажа одноименного трогательного повествования. Сравнивала себя с героем книги «Улица младшего сына». Прямо-таки ужаснулась судьбе Гули Королевой из «Четвертой высоты». Тем более что одну из ее подруг так и звали – Гуля. Кто там еще – ах да, Васек Трубачев со товарищи – три книги. «Алые погоны» и суворовец Криничный. Черемыш, брат героя – был такой. Ну, естественно, Павка Корчагин и «Молодая гвардия». «Стожары», «Кавалер Золотой Звезды» и «Далеко от Москвы». Кто ими не восхищался? Ну, не знаю, все мои друзья-приятели в нашем героическом, вернее, жадном до всякого геройства детстве восхищались.

Школа же была странной смесью идеологических наставлений – Закона Божьего и коммунистических принципов. Поскольку учителей было взять особенно неоткуда, то и преподавали там многочисленные эмигранты. Начинались занятия с чтения «Отче наш», затем следовало пение первого куплета гимна Советского Союза. Ничего, примирялось. И примирилось. Ну, собственно, в наши, уже совсем ново-новейшие времена мы и есть прямые свидетели такого же самого всеобщего смешения (с теми же «Отче наш» и советским гимном). Неким странным провидческим провозвестием этого и была памятная советско-китайская школа в Тяньцзине времен детства девочки. Так вот странно приключилось.

Помнится, в один из праздников она бродила с прутиком по школьной сцене в сарафане, сшитом матерью из какой-то шторы, украшенной огромными капустными листами, и напевала: «Уж как я свою буренушку люблю!» Затем она изображала Российскую Федерацию в окружении прочих детей, представлявших собой остальные этнически разнообразные республики Советского Союза.