Дмитрий Пригов - Монады

Шли, внимательно оглядываясь. В одном месте надо было быть особенно осторожными. Говорят, в стародавние времена целая процессия местного мандарина из династии Сунь с диким грохотом, криками перепуганных людей, хрипом обезумевших животных и срывающимися следом лавинами камней рухнула вниз вместе со всем скарбом, лошадями и сопровождавшими слугами. Вернее, была утащена туда местным злобным духом гор.

С той поры сам мандарин, возможно, вкупе с тем же духом норовил ухватить всякого, мимо проходящего, и утянуть за собой вниз, дабы хоть как-то компенсировать свой давний позор и унижение. Все настороженно поглядывали по сторонам. Ослик напрягался, явственно чуя некое дыхание угрозы, достигавшей его снизу, и передергивал ушами. Девочка даже поджимала ноги, ощущая кожей непривычную прохладу потустороннего присутствия прямо в непосредственной близости от себя.

Но все проходило удачно и без неприятных эксцессов.

Наконец, достигали Пи Лау – большой ритуальной каменной арки испещренной иероглифами и изображениями полустертых дождем и ветром неведомых существ. Девочка приглядывалась и узнавала их. «Что там?» – расспрашивали ее взрослые, но она молчала.

После арки до монастыря было подать рукой. Доходили до него, обычно абсолютно пустынного и наполнявшегося посетителями и паломниками только раз в году, во время праздника Великой Первой Кошки.

Первая Кошка пришла (никто не знал откуда) в незапамятные времена, когда на всей полупустынной территории не поделенного еще Китая не было никаких отчетливых богов и зафиксированных религий. То есть, можно предположить, еще и до самих китайцев. Во всяком случае, до осознания ими себя в качестве таковых как нации. Если вообще даже не до наличия каких-либо осмысленных значков обитания, присутствия здесь осмысленного человека. Но об этом никто не может судить. А она сама ведь не скажет. Зачем ей это?

Основала свою уединенную обитель в удаленных горах, позже преобразовавшуюся в монастырь, правда, нисколько не пытаясь распространить влияние на бедное и медленно накапливающееся, поначалу весьма даже и немногочисленное население тогдашней страны и не вступая в борьбу с постепенно прибывающими и нарастающими в их количестве и силе новыми богами и божествами. Зачем?

Год за годом монастырь наполнялся ее потомством – строгими удлиненными молчаливыми каменными кошками, облеплявшими весь фасад и внутренние стены обители, образующими странный глубокий горельефный узор внешнего и внутреннего пространства. На солнце он рисовался вспышками света на выпуклых местах и глубокими темными провалами в заглублениях. Во внутреннем же пространстве монастыря все было исполнено смутными перебеганиями неяркой светотени с отдельными, неожиданно ярко очерченными, проступающими выразительными деталями лиц и тел.

Только раз в году по ранней весне, когда остро пахнет зацветающей вишней и немногие еще струйки разогревающегося воздуха, колеблясь, скользят в промежутке между его же холодными столбами, кошки разлетались в разные концы света. Оттого и название – Монастырь Разлетающихся Кошек.

Оставаясь в одиночестве, Мать-Основательница и Хранительница внимательно следила за исчезающими со стен монастыря безмолвными насельниками, взблескивая четырьмя парами глаз, мерно расположенными по всей окружности ее остроконечного черепа. Иногда они, смещаясь, начинали быстро вращаться, что со стороны виделось как поблескивающее и подрагивающее кольцо голубоватого свечения, охватывающее по периметру всю голову. Казалось, оно обладает разящей, режущей силой на расстоянии многих километров, летящей вослед ее потомкам и подпитывающей их добавочной энергией. Потом все снова возвращалось в обыденный рутинный порядок с четырьмя неподвижными и неморгающими парами глаз по четырем сторонам головы.

Кошки разлетались, объявляясь практически повсюду, в самых отдаленных уголках страны.

Известно, что в эти дни собаки не лаяли, забиваясь под кровать, откуда выглядывали лишь их кожаные, влажно проблескивающие, пошевеливающиеся носы. Птицы не летали. Даже золотые рыбы и огромные карпы в темных прудах императорского дворца уходили на дно, не откликаясь на настойчивые призывы колокольчиков и монотонные голоса кормивших их монахов. Поверхность воды оставалась гладкой и непотревоженной. Монахи, не слыша, вернее, не видя ответа из зеленых неподвижных вод, исчезали в своих кельях до следующего дня. Они тоже все отлично знали и понимали, но не хотели или, видимо, не имели права прерывать ежедневную, на сей раз безрезультатную рутину.