Дмитрий Пригов - Монады

Раскладывали вещи и отдыхали. Оставляя все под присмотром слуг, отправлялись бродить по разноуровневым гладковыложенным каменным дворовым площадкам. В промежутках между ровными квадратами мощения пробивалась трава, являя картину начинающегося легкого запустения.

Входили в прохладные и гулкие внутренние помещения. Звуки собственных шагов, не отступая, постоянно преследовали их. Становилось даже как-то неуютно.

Однажды в храме они наблюдали странную картину – танец черных колдуний из древнего шаманского племени, бытовавшего неподалеку. За ближайшим видневшимся отсюда высоким перевалом. Они жили уединенно и объявлялись в пустовавшем храме только во время каких-то своих отмеченных дат и таинственных празднеств.

Молодые колдуньи в тяжелых темных длинных одеяниях, усеянных изображениями крупных взблескивающих на свету пауков, медленно входили в пространство храма, возникая как из ниоткуда. На их головах были пристроены огромные всколыхивающиеся сооружения из тканей и острых сухих растений. За спиной странным образом взвивались некие подобия черных хвостов, которые, переплетаясь в танце, порождали жуткие завихряющиеся воздушные потоки. Пауки на одеяниях, казалось, начинали шевелиться, перепрыгивая с одной танцовщицы на другую. Некоторые и вовсе отделялись от колеблющейся поверхности ткани и исчезали в темных заглублениях храма.

Девочка прижималась к отцу.

На ногах и тонких запястьях танцовщиц в такт и розно позвякивали многочисленные колокольца. Все вздрагивали, когда в их мельтешение врезался низкий сухой рокот барабанов. Оглядывались – барабанщиков нигде нельзя было различить.

Не останавливая своего беспрестанного кружения, и уже в некоем трансе, на непонятном никому, кроме людей их племени, языке черные колдуньи вдруг начинали вскрикивать: «Ксья! Ксья!» – что означало: Свинью! Свинью!

И следом мрачные помощники вносили дико орущее и дергающееся всем своим мощным телом черное волосатое существо. Его удерживали с трудом. Затем из бокового придела появлялся человек с огромным металлическим подносом, на котором поминутно вспрыгивала и извивалась живая рыба. Она с резким звуком шлепалась о металл и, казалось, выговаривала что-то угрожающее низким шипящим голосом.

Черное волосатое существо, с трудом удерживаемое за все четыре лапы, обхватив его еще вдобавок поперек туловища, клали поверх рыбы, прижимая ее к подносу.

Объявлялся некто, скрытый с головой под черным шевелящимся покрывалом, несущий над головой неимоверной длины узкий, ярко взблескивающий кинжал. Стремительным движением он протыкал им зверя. Тот успевал только вздрогнуть. Рыбы просто не было заметно. Вынутый из тела кинжал оставался абсолютно чистым и прохладным.

Девочку уводили.

Обычно устраивали тихий пикник уже вне стен монастыря. Ослик мирно пасся в стороне, потряхивая ушами, приводя тем самым в движение соломенную шляпу. Она медленно, но неумолимо ползла вверх по его подрагивающим поднятым ушам. Все, посмеиваясь, следили за этим неотвратимым процессом.

Девочка бродила в сторонке и все время прислушивалась. Ей чудился какой-то укрытый разговор в глубине каменистой почвы. Она оборачивалась на своего ослика, стоявшего в сторонке. Он тоже постоянно прял ушами и временами замирал. Девочка с пониманием кивала ему. Он резко встряхивал головой, и шляпа падала на землю. Ослик снова принимался щипать редкую сухую травку, хрупко покрывавшую непроницаемый каменный монолит, уходивший на километры вниз.

Взрослые же беспрерывно поглядывали вверх, словно ожидая воздушного налета. Но, скорее всего, просто следили набегавшие облака. Как бы не попасть под набежавший ливень. Или и того хуже – грозу, которая в этих местах не в пример как опасна.

Вся компания стремительно снималась с места. Снова прилаживали шляпу на длинные податливые уши ослика. Устраивали девочку на спине доверенного животного и спешили вниз, дабы поспеть до темноты домой.

И поспевали.

Когда входили в ограду дома, вдали уже взблескивали молнии и доносились размытые пошевеливания грома.

В Свердловске, где поезд повернул к югу, на Ташкент, заботливая старушка-спутница сошла. Перед тем как покинуть купе, суетливо собирая немногочисленные узлы, напяливая на себя плюшевый салоп и повязывая на голову серый вязаный платок, она почти сердито обернулась на девочку:

– Ишь, разложила все… – и вправду, девочка бесхитростно разместила прямо на столике перед собой, на открытом пространстве, маленькие золотые часики, сережки и колечко. – Вон, люди-то набегут не то, что я. За ними глаз да глаз. Все поворуют. Убери, – почти приказала она. – Воры все вокруг. Как ты без меня-то? – вздохнула и почти с дрожью в голосе добавила: – Доченька! – обернулась, проверила еще раз все вещи, наклонилась к девочке и поцеловала ее.